И тут везению стал конец приходить.
Сначала из одной избы, потом из другой появились махновцы.
Их было немного, человек пять-шесть, и вышли они с мирными намерениями — кому отлить охота пришла, кому покурить да погутарить с «коллегами».
Однако никто не выходил безоружным, хоть наган, но имелся под рукой — жизнь приучила не полагаться на тишь да гладь.
Бандиты не сразу разглядели офицеров, когда же заметили, очень удивились.
А тут и сам Махно нарисовался — вышел на крыльцо, руки в боки, мигом разобрался в ситуации и крикнул:
— Взять их!
Первая пуля, выпущенная Авиновым, досталась батьке. Пок! Пок! Вторая добила Нестора, вообразившего себя то ли Емельяном, то ли Робином.
Перекинув парабеллум в левую руку, Кирилл вооружился маузером — таиться уже было незачем.
На него опять накатило, как на того древнего воина-берсерка, которому всё нипочём.
Сколько всего махновцев?
Двое вышли следом за батькой, один на ступеньках качается, винтовка в руках.
Ещё трое посреди двора торчат, озираются — то на офицеров глянут, то на крыльцо. А батьки уже нет, некому проверить исполнение приказа!
Четверо — нет, пятеро приближаются от дальней избы, тоже с винтарями да с обрезами. И кто-то зашевелился на чердаке…
— Кузьмич!
Старая школа! Исаев и сам уже приметил пулемётчика, пристраивавшегося в окне избёнки.
Выстрел из прихваченной ординарцем трёхлинейки снёс полчерепа любителю стрелять очередями.
Михаил выскочил вперёд, скашивая из «люськи» махновцев, торчавших во дворе.
На троих пули изорвали одежду, отмечая попадания, остальные порскнули в стороны.
Бах!
Качавшийся на ступенях выстрелил в поручика и попал.
Пок!
Качавшегося крутануло на месте, как пародию на балерину, и снесло на перила.
Бах! Ду-дут!
Авинов с Исаевым выстрелили почти дуплетом. Кузьмич своего уложил наповал, а Кириллу пришлось добавить.
Пок!
Всё, патроны вышли. Парабеллум в бурку, кроем махновцев из маузера и нагана.
Бах! Бах!
Вылетевший из сеней бандит завертелся юлой, словив пулю, и перевалился через перила в снег.
Ду-дут! Ду-дут!
Махновцу пробило грудину и разорвало кожух со спины, брызгая кровью и розовыми клочками лёгких. Его подельник корчился рядом, суча ногами.
Сбоку от Кирилла присел Петерс, выцеливая врага из обреза.
Бабах!
Есть, попал! Бандюга выгнулся дугою, роняя винтовку, и покатился сбитой кеглей.
Ду-ду-дут!
Ротмистр, молодец! Развернул сани и садит из «максима»!
Бах! Бах! Ду-дут!
Это уже не наши…
— Кузьмич! Они за конюшней!
— Вижу, ваш-бродь…
Ду-дут!
Ага, готов! И тут пулемётная очередь прошлась от крыльца дальней избы веером, скашивая Александра Николаевича и одного из атаманцев, откалывая щепки от столба, державшего навес над крыльцом, расколачивая бутыль с мутным самогоном, забытую в санях.
Дико заржала лошадь в конюшне, видать, и ей досталось.
Ду-дут!
— Готов, ваше благородие. Отстрелялся!
От конюшни к конюшне перебежал, пригибаясь, махновец.
Бах!
Упал и откатился. Жив, стервец.
Ду-дут!
Чуть не попал, гад…
— Есаул! Подсоби!
— Может, гранатой?
— А докинешь?
— А чего ж…
И полетел «подарок» за амбар…
Грохнуло здорово. Вой подтвердил, что кому-то там резко поплохело.
— Господа офицеры! Отходим!
— Выезжайте, выезжайте! — крикнул ротмистр. — Я прикрою и сразу за вами!
Отступая, Кирилл плюхнулся в сани к ротмистру.
Туда же сунулся Петерс — и Надя.
— Наденька, пригнитесь! Здесь стреляют!
Первые сани выехали за распахнутые ворота, разгребая полозьями нечистый снег, за ними вторые и третьи.
— Ходу!
Евгений Борисович залихватски свистнул, подбадривая коней, стегнул кнутом, и те вынесли сани прочь.
Ротмистр сидел, сжавшись, за пулемётом, пуская экономные очереди.
— Ушли! — воскликнула девушка. — Ура!
— Уходим! — поправил её Петерс.
— Смотрите! — вскрикнула Надя. — Вон там! Ой как их много…
Авинов резко обернулся — огибая хутор, взрывая снег копытами, неслась та самая полусотня, что покидала логово по своим бандитским делам.
Конники неслись вдогон, стреляя на скаку, — пули так и свистели вокруг.
— Ротмистр!
— Патронов мало! Подпущу поближе…
Когда махновцы одолели снежную целину, и усталые лошади ощутили под ногами дорогу, они тут же прибавили скорости.
Сани не могли соревноваться с ними в быстроте…
Ротмистр пригнулся и короткими очередями стал прореживать вражью конницу.
«Зелёные» падали с сёдел, но живых было куда больше, чем павших. И они нагоняли.
Вот заглох пулемёт, и пуля, словно дождавшись этого, сразила пулемётчика.
Ротмистр завалился на бок, Надя наклонилась к нему, но тот уже ничего не видел.
— Он умер!
— Вижу!
Проклятие! У него в обойме всего четыре патрона!
Оставить половину — на себя и девушку? Очень мелодраматично!
А папку махновцам подарить? Обойдутся…
Некий калмык раздухарился до того, что решил аркан забросить. Раскрутил с гиканьем — и схлопотал свинцовый катышек из маузера. Будешь удобрением, друг степей…
Бах! Бах!
Щелчок. Всё?
Махновцы стали обходить сани справа и слева, и в этот самый момент с дороги ударили пулемёты.
Кирилл встрепенулся — и удивился.
На санях, что ушли вперёд, стояли «максимы», а это долбят «гочкисы». Откуда?..
— Наши! — завопила Надя. — Наши!
Впереди, освобождая дорогу, съезжали в степь броневики — полугусеничные «Остин-Путиловец-Кегрессы».[50]
Они легко и быстро шли по снегу, заходя махновцам во фланг и расстреливая тех плотным пулемётным огнём.
На дороге между тем развернулись ещё два броневика — «Руссо-Балт М» с парой пулемётов и полуторадюймовой пушкой Максима — Норденфельда, а рядом — «Гарфорд-Путиловец», вооружённый тремя «максимами» и трёхдюймовой противоштурмовой пушкой образца 1910 года.
Водитель «Гарфорда» поставил машину боком, чтобы было удобнее развернуть башню, и орудие грохнуло, целясь по хутору.
Махновцы сбились в кучу, закружились, словно не зная, куда им деваться, и попадали под перекрёстный огонь доброго десятка пулемётов.
— Так вам и надо! — завопила Надя.
Кирилл захохотал, сбрасывая напряжение, на радостях облапил девушку, а та неожиданно пылко ответила ему, впиваясь в его губы жадным ртом.
Сани сбились в кучу, лошади недовольно фыркали, нюхая бензиновый выхлоп, а из бронированных недр «Остинов» лезли улыбчивые бойцы в кожаных «шведских куртках» и шароварах, в очках-консервах, поднятых на кожаные же каскетки с назатыльником и наушниками.
Что-то подозрительно знакомое было в этих бойцах…
Не может быть. Его текинцы?!
— Саид! — негромко позвал Кирилл.
Широкая спина туркмена в кожаной куртке с суконным воротником закаменела на какое-то мгновение, а после он подскочил и с зычным рёвом кинулся к Авинову.
— Сердар вернулся! — орал текинец, плюща от счастья широкое смуглое лицо.
Облапив Кирилла, Саид Батыр закружил любимого командира, словно младшего братишку.
— Раздавишь! — просипел Авинов.
Текинец бережно опустил его наземь, но это было лишь началом испытаний — услыхав вопли Саида, из бронеавтомобилей повалили остальные джигиты, бойцы Текинского полка, некогда охранявшего самого Корнилова.
Диковатые и простодушные туземцы, пасшие скот в Каракумах и в предгорьях Копетдага, они были по-настоящему преданы Лавру Георгиевичу, почтительно называя его «Уллы Бояр», Великим Бояром.
Авинова, назначенного им в командиры, текинцы зауважали, а после и полюбили — за справедливость, за смелость, за то, что не чурался их, а делил и стол, и кров, и все опасности войны.
— И-а-а-и-а-а-а! — издал клич Махмуд, бежавший впереди.
50
Автору известно, что «Остин-Путиловец-Кегресс» был вооружён двумя пулемётами «максим». Будем считать, что в описанном бою участвовала новая модификация этих бронеавтомобилей.