Туркул щёлкнул пальцами.
— Тогда я вас помню, капитан! — сказал он. — В Екатеринодаре вы были с этими джигитами… С текинцами!
— А я и сейчас с ними, — улыбнулся Авинов. — Джигиты пересели на «железных коней»!
Антон Васильевич захохотал, но не так громко, чтобы заглушить возглас:
— С прибытием, капитан!
Это был Петерс.
— Позвольте вам представить, Евгений Борисович. Капитан Авинов!
— А мы уже… перезнакомились! — хихикнул Петерс. — Вместе махновцев мочили!
Туркул лишь крякнул завистливо.
— Эх, многое я бы дал, — вздохнул он, — лишь бы поймать этого… Нестора Иваныча!
Евгений Борисович пригорюнился.
— Поздно, господин полковник, — вздохнул он и хлопнул Кирилла по плечу, — капитан застрелил этого деятеля!
Антон Васильевич молча пожал Авинову руку.
— Второй раз вы меня радуете, капитан!
— А первый когда?
— А броневики ваши? Сила же!
— А, ну да, — скромно признал Кирилл.
Покончив с формальностями и встав на довольствие, Авинов занялся делами хозяйственными.
Начнутся бои, и в бронеавтомобилях будет тепло от работающих двигателей. А в тылу куда приткнуться? Ночевать где?
И капитан стал хлопотать о выделении своим текинцам теплушек, одновременно восстанавливая дружеские связи с офицерами — с капитаном Китари, старшим офицером второй роты, чернявым, малорослым, с усами, запущенными книзу; с поручиком Мелентием Димитрашем, командиром пулемётного взвода, кряжистым, с рыжеватыми усами, с дерзкими зеленоватыми глазами; с капитаном четвёртой роты Ивановым, молодым, черноволосым, картавым — простецкой армейщиной.
А Исаев между тем наводил мосты с ефрейтором Курицыным, вестовым полковника Туркула, слегка подвыпившим, но подтянутым — форма выглажена, сапоги начищены, рыжие волосы расчёсаны, усы нафабрены. Первый парень на деревне.
Очень скоро оба уважительно обращались друг к другу — «Елизар Кузьмич» да «Иван Филимоныч», не иначе.
Нашли, короче, общий язык и давай «своих» обсуждать.
«Сам-то…» — приглушённо говорил Курицын, уважительно кивая на Туркула. «А мой-то…» — вторил ему Исаев.
Авинов усмехнулся: лучше не прислушиваться, а то узнаешь ещё много любопытного о себе…
— Сердар! — прибежал Махмуд. — Все машины спустили! Стоят!
— Отлично!
Забавно, что текинцы не слишком любили строй, и конных их всегда тянуло скучиться. А вот машины выстраивают по линеечке, любо-дорого.
— Молодцы! — искренне сказал Кирилл. — Вольно! Разойдись!
Выстроившиеся джигиты, как один сверкавшие белозубыми улыбками, разошлись, описали сложные траектории и снова сошлись, уже вокруг «сердара».
— Всё проделали как надо? — строго спросил Авинов, оглядывая строй бронеавтомобилей.
— Так точно! — гаркнул Саид Батыр.
— По регламенту, — важно добавил Умар.
— Ну тогда ладно…
Кирилл прогулялся вдоль состава, разглядывая людей, отыскивая когда-то знакомых.
Иных он встречал, а прочих… Кто знает?
Может, в другом батальоне служат. А может, сгинули на полях боёв…
Интересно, что само название полка — Офицерский — уже мало отвечало истинному положению дел.
Половину бойцов, да как бы не большую, составляли рядовые, мобилизованные прошлым летом.
Были тут и те, кого призвали буквально на днях.
Шахтёрские парни из Государева Байрака, распропагандированные красными посульщиками, шли в Белую армию, прямо скажем, безо всякой охоты.
А после удирали по ночам, в одиночку или вдвоём, к красным, благо бежать недалеко…
Самой малочисленной в батальоне была вторая рота.
Вот её и пополнили семьюдесятью мобилизованными шахтёрами.
— Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие!
Авинов так глубоко погрузился в думы, что расслышал сей призыв не сразу.
— Прости, братец, задумался.
Подбежавший Курицын отдал честь и сказал, весело ухмыляясь:
— Соломки свежей не желаете? Под бочок?
— Желаю! — оживился Кирилл.
— Сей момент!
Вскоре целый взвод похохатывавших солдат натаскали в товарную теплушку, где собрался ночевать Авинов, пахучую гору душистой соломы.
— Не перина, чай, — развёл руками вестовой, — а всё мягче!
— Спасибо, братец!
— Так рады ж стараться!
Исаев как следует натопил печку, но выспаться капитану бронероты не дали — случилось ЧП.
Было далеко за полночь, когда полковник Туркул отправился по сторожевым охранениям проверять полевые караулы и сделал неприятное открытие — офицер второй роты, штабс-капитан Лебедев, был заколот штыком.
Лебедев ушёл в полевой караул с шестью солдатами из Государева Байрака, а те и бежали, приколов своего офицера.
Командир батальона тут же снял вторую роту с охранений и отправил её в резерв.
Петерс, узнав о преступлении, не изменился в лице, остался спокоен. Понурился только, посуровел.
— Господин полковник, — произнёс он, — разрешите мне привести роту в порядок.
Жёсткое лицо Туркула слегка разгладилось.
— Не только разрешаю, — сказал он, — но и требую.
Петерс повернулся кругом и удалился к своим.
— Строиться!
Вторая рота поспешно выстроилась вдоль вагонов.
Ночь была на диво ясная, луна, хоть и мутноватая, заливала холодным сиянием заснеженную степь.
Не здороваясь, Евгений Борисович прошёлся вдоль строя, скрипя плотным снегом, прибитым ветрами.
— Господа офицеры, — проговорил он, — старые солдаты и добровольцы десять шагов вперёд шагом марш.
От второй роты мало что осталось — одни бывшие красноармейцы да шахтёры. Человек шестьдесят или семьдесят молодых лбов.
Они беспокойно посматривали на Петерса, а тот молчал, только подбородок гладил, будто проверяя, хорошо ли тот выбрит.
— Рота, зарядить винтовки… — приказал он негромко. — Курок.
В тишине, ранее перебиваемой разве что дыханием полусотни парней, сухо защёлкали затворы.
— На плечо. Направо шагом марш.
И Петерс повёл вышедших из доверия в степь, шагая впереди с наганом в руке.
— Куда это он? — заволновался поручик Вербицкий. — Не пойму…
— На фронт, — сухо сказал капитан Иванов.
И впрямь командир второй роты повёл своих «неблагонадёжных» чуть ли не в расположение красных.
Но нет, не доходя каких-то ста шагов до окопавшихся бойцов 1-й Украинской советской армии, Петерс повернул вдоль фронта и — шагом марш.
Версты две маршировали по снегу, а после — кругом! — и обратно потопали.
Издалека были видны чёрные фигуры солдат да отблескивавшие штыки.
Так они и ходили всю ночь, протаптывая широкую тропу, спотыкаясь, шатаясь, но ни полслова не говоря.
Лишь когда забрезжила заря, Петерс привёл мобилизованных обратно.
Шахтёры и бывшие красноармейцы еле стояли, умотанные, с лицами в инее. Их командир выглядел не краше.[56]
С трудом удерживая равновесие, он приблизился к Туркулу и доложил:
— Господин полковник, вторая рота в порядке.
Антон Васильевич только головою покачал:
— Но что вы там с ними наколдовали, Евгений Борисович?
— Я не колдовал, — глухо выговорил Петерс. — Я только вывел их в поле на фронт и стал водить. Я решил: либо они убьют меня и все сбегут к красным, либо они станут ходить за мной. Я их водил, водил, наконец остановил, повернулся к ним и сказал: «Что ж, раз вы убиваете офицеров, остаётся только вас всех перестрелять, — и выстрелил в воздух, а потом сказал: — Там коммунистическая сволочь, которую когда-нибудь всё равно перевешают. Здесь Россия. Ступайте туда — тогда вы такая же сволочь, или оставайтесь здесь — тогда вы верные русские солдаты». Сказал и пошёл.
Тут замкнутое, закаменевшее лицо Петерса осветилось улыбкой:
— А они, все шестьдесят, попёрли за мной, как дети. Теперь они будут верными. Они ничего, шахтёрские ребята, они солдаты хорошие…
56
Такой случай действительно произошёл в нашей реальности, только весной 1919-го. В описании использованы мемуары А. В. Туркула.