— Удирай все! — заорал унтер-офицер, скатываясь из перекошенного тамбура в снег, что нагребло целое крыло. — Там снаряды! Сейчас рваться начнут!
Пушка на нижней площадке, что под пилотскою кабиной, была всего в полтора дюйма калибром, но и это не подарок.
— Ложись!
Авинов с Исаевым упали в снег, и тут же с грохотом пошли взрываться снаряды, доканывая полуразрушенную носовую часть.
— Прилетели! — выдохнул Кузьмич и затрясся от смеха.
Удивительно, но никто из тех, кто получил пулю от Котова, не сгиб.
Ранило троих, и довольно серьёзно, унтер Нижевский потерял много крови, но живые же.
Подпоручик Костенчик тоже отделался лёгким сотрясением да ссадиной.
«До свадьбы заживёт!» — уверила его сестра милосердия. Тот густо покраснел, и сестричка вволю повеселилась.
В чужой шинели, с головой, обвязанной бинтом, порученец предстал перед Авиновым.
— Виноват, господин капитан, — пролепетал он. — Я покрыл несмываемым позором мой полк…
— Полноте, поручик! — парировал Кирилл. — Это война, а на ней не бывает сплошных побед и парадов. Так это правда, что Корнилов меня вызывает?
— Так точно! — приободрился Костенчик. — Мне было приказано доставить вас в Ставку, вот только… Я не знаю теперь, как исполнить приказ. Аэроплана больше нет…
— Как это нет? — комически изумился Томин. — А «Сашка» мой? — Он двумя руками указал на «Александра Невского». — Прошу садиться!
Уломав порученца, доложившись Туркулу, попрощавшись с текинцами, вся честная компания отправилась на посадку.
Насчёт Елизара Кузьмича договорённости не было, но Исаев оказался твёрд: уж лучше он будет рядом с его высокоблагородием, а то мало ли…
Туркул поддержал ординарца, озабоченно предполагая, что вторая попытка — или четвёртая по общему счёту — может и удаться.
На что Кузьмич дал достойный ответ: «А от хрена с морквой!»
Пока летели, успели отдохнуть от трудов воинских.
Сначала-то разговоры вели, обсуждали коварство «красного шпиона», а после как-то сразу уморились, пригрелись, да и задремали.
Авинов залёг в отдельной каюте, в шутку зовомой «капитанской», где обычно проявляли снимки после аэрофотосъёмки.
Кирилл устроился на тощем матрасике, укрылся шинелью, да и заснул.
— Кхым-кхум, — расслышал он сквозь сон. — Подъём, ваш-сок-родь. Ростов.
— Спа-асибо, Кузьмич, — раззевался Авинов. — Хоть выспался.
На аэродроме его поджидал легковой «Руссо-Балт» с усатеньким водителем.
Исаев поглядывал на шоффера с подозрением, но Костенчик того сразу узнал и пригласил садиться.
Елизар Кузьмич замешкался, видимо, сомневался старый — а верно ли он поступил, набившись капитану в сопровождающие и телохранители? Ведь не к кому-нибудь направляемся, а к Самому!..
А вот Кирилла сомнения не мучили, и он пропустил Кузьмича вперёд. Хотя и у самого нервы на взводе находились.
По дороге он велел себе успокоиться.
Чего так нервишки-то расходились? Боевой офицер, а дёргается, как истеричная дамочка. Стыдно-с.
Ближе к особняку, выделенному под резиденцию Верховного правителя, улицы были перекрыты усиленными патрулями, а на перекрёстках угрюмо почивали броневики «Остин-Путиловец», готовые разбрызгать горячий свинец по врагу.
Бородатые казаки, сидевшие верхом, аки кентавры, свесились с сёдел, зорко оглядывая пассажиров «Руссо-Балта», узнали адъютанта и молодцевато козырнули:
— Езжайте, ваше благородие.
Машина неторопливо миновала решётчатые ворота и остановилась у невысокой лестницы, украшенной парой каменных львов, щербатых от пуль.
Авинов внезапно ощутил в себе то самое состояние, что всегда помогало ему в бою, — холодное, ледяное спокойствие.
Ну и слава Богу, а то трясётся, как студень…
А он разве не в бой идёт?
Да, этот лощёный подпоручик ведёт его не к врагу, а к вождю, но… Вот именно.
За него-то, за «Великого Бояра», и будет бой.
Хоть костьми ляг, а обрати Лавра Георгиевича в свою веру, сделай товарищем и союзником!
— Побудь здесь, — тихо сказал Авинов оробевшему Исаеву.
Тот кивнул только, чувствуя себя неловко.
Проследовав к личным покоям Верховного правителя, Кирилл сдал свой маузер охранникам — огромным молчаливым парням, постучался в высокую дверь и вошёл.
Корнилов стоял у окна, выходившего в заснеженный вишнёвый сад, стоял задумчив и строг.
Сухощавый, с раскосинкой, с бородкой своей, весьма смахивавший на азиата, коим наполовину и родился, Лавр Георгиевич был одет, как всегда, — в защитный френч и синие бриджи, заправленные в сапоги, начищенные до зеркального блеску.
— Здравствуйте, Кирилл Антонович, — дружелюбно проговорил Корнилов.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
— Полноте, полноте… Стало быть, не оставляют вас вниманием большевики?
— Да надоели уже, Лавр Георгиевич!
Корнилов посмеялся тихонько и вернулся за стол, облокотился на него, сцепил пальцы.
— Признаться, когда Ряснянский прилетел ко мне, взмыленный, с глазами по пять копеек, и вручил вашу папку, я не сразу распознал, что именно он принёс. Сведения, конечно, были весьма и весьма любопытными. Больше всего меня поразила точность приведённых цифр, а также их обилие. Ну слушать нашу разведку я особо не стал — не их профиль, а показал кое-что из папочки тем, кто в том смыслит. Что сказать… О пенициллине я шепнул Боткину.[67] Евгений Сергеевич загорелся идеей и сейчас весь госпиталь заставил бутылями с… хм… с культуральной средой. А в тайны радиопередатчика на пустотных реле я посвятил Бонч-Бруевича…
— Так он жив-здоров? — вырвалось у Авинова. — Простите…
— И жив, и здоров, — улыбнулся Корнилов. — Большевики эвакуировали его радиолабораторию в Нижний, а Каппель — человек образованный, смекнул, что к чему, поставил радиоинженеров на довольствие, ещё и дров выписал. А на днях сам Бонч-Бруевич прикатил к нам в Ростов, ассигнования выбивать. Вот я ему и показал кое-что из вашей папки. Михаил Александрович глянул одним глазком, а потом впился в текст — и чуть было по потолку не забегал. Кричал тут о грандиозных прорывах и могучем прогрессе, да так сильно, что охрана набежала. Это я к тому говорю, что нынче папочка ваша не вызывает у меня сомнений, в ней действительно собраны сведения особой государственной важности. Именно поэтому Ряснянский волосы на голове рвал, распереживался, что не сберёг вас для России, не окружил полком солдат и батареей орудий, дабы защитить от происков. Так что готовьтесь, капитан. Второй раз он ошибки не допустит. Ныне ваша безопасность — вопрос первоочередной. Пусть это звучит несколько цинично, но вы слишком ценный секретоноситель, чтобы подвергать вас риску быть убитым на фронте или, что гораздо хуже, оказаться в плену.
— Я понимаю, — вздохнул Кирилл.
В этот момент в дверь стукнули, и в кабинет заглянул Ряснянский. Углядев Авинова, генерал-майор облегчённо выдохнул и заулыбался.
— Ну наконец-то я смогу спать спокойно! — воскликнул он. — Смогу спать спокойно… Не помешал, Лавр Георгиевич?
— Я как раз вас и дожидался, — улыбнулся Корнилов. — Присаживайтесь. Оба. А теперь, Кирилл Антонович, расскажите мне главное: откуда все эти сведения? Гипнотизм — это прекрасно, но он способен объяснить лишь глубину и точность ваших тайных знаний. Но где вы их взяли?
Авинов присел на стул, собираясь будто перед прыжком в ледяную воду.
— Лавр Георгиевич, — начал он, — то, что я вам расскажу, может показаться фантастическим вздором или бредом сумасшедшего, но очень вас прошу дослушать до конца, а уж я постараюсь быть кратким… Всё началось в конце сентября прошлого года, в Петрограде, куда я был послан для встречи с генералом Алексеевым…
Кирилл сжато и быстро передал события того переломного вечера, когда, с подачи Фанаса, решалась судьба империи. Уже бывшей империи.
Он в двух словах изложил «Краткий курс истории» — той, которая едва не свершилась, но всё ещё может произойти.
67
В нашей реальности Боткин был расстрелян вместе с императором Николаем II и его семьёй.