Олег прошелся по Варяжской, по горбатому мостику перебрался через шумливую Ила‑дьоги. По левую руку выстроились непрерывной чередой двухэтажные дома из потемневшего, сизо‑серого дерева. К каждому дому с угла был пристроен, тоже двухэтажный, сарай: внизу, в первом этаже, для скотины, наверху – «гараж» для телеги. Длинные, широкие и пологие съезды, идущие от ворот верхних сараев до земли, были устроены так, что по ним въезжали на волах во второй этаж, оставляли там телегу и сводили вниз волов.
Возле гостиного двора, устроенного купцами с Готланда, Олег остановился. У коновязи потряхивал гривой Лембой – статный коняка, носивший в седле самого Улеба конунга. Олег всмотрелся в шумную толпу готландцев и различил венец на изрядно поседевшей голове правителя Гардов. Готландцы вовсю рекламировали свои товары, закатывая глаза и цокая языком, а Улеб посмеивался только и кивал, соглашаясь: добрый товарец!
Отойдя от гостей города, Улеб пошагал к крепости, легкими кивками головы отвечая на поклоны встречных‑поперечных. Олег сразу вспомнил обещание, данное Пончику. Набравшись смелости, он подошел к конунгу и поклонился.
– Чего тебе? – добродушно спросил Улеб, будучи в хорошем настроении.
– Я твой трэль, конунг, – заговорил Олег, – но не всегда я ходил стриженым. Не ведун я, не пророк, но кое‑что мне ведомо…
– Ты мне башку‑то не тумань, – сказал конунг. – Выкладывай самую суть!
– Я ведаю будущее! – выложил Олег. – Я чего и подошел – предупредить хочу! Угрозу чую, конунг, прямую и явную. Можешь гнать меня, но знай – этим летом придет на твою землю сильный враг и сожжет Альдейгу!
– Кто?! – сразу навострил уши конунг. Глаза его моментально обрели резкость и цепкость.
– Точно не скажу, – признался Олег. – То ли Рагнар Лодброк, то ли Эйрик Энундсон… А больше и некому!
– Та‑ак… – нахмурился Улеб.
Конунг ступал по мостовой, приближаясь к крепости и Торгу, Лембой, потряхивая гривой, шагал за хозяином, а Олег топал следом, не разумея, уйти ли ему или остаться. Завернув за угол крайнего «длинного дома», вся троица вышла к пристани, обходя торговые ряды по берегу. У пристани покачивались средневековые плавсредства, арабские и местные, а из‑за мыса выгребала карельская лойва.
Глянув на реку, Олег очень удивился, приметив вдруг лойву. После разлада между Улебом и Буривоем карелы избегали появляться в Гардах. Конунг визиту нежданному тоже подивился – он озадаченно почесал макушку в кругу золотого венца с крупным изумрудом надо лбом и хмыкнул в затруднении.
Лойва медленно приблизилась и со скрипом потерлась о бревна вымола. Гридни молча приняли брошенные канаты, потом вдруг зашумели, выкрикивая угрозы и проклятия, замахали руками, хватаясь за мечи.
– Чего они там? – сказал Улеб встревоженно и поспешил к лойве. Сухов направился следом.
Карел набралось с десяток, и почти все были обмотаны окровавленным тряпьем – у кого нога, у кого рука, а то и голова. Карелы хмурились и зыркали исподлобья на русскую гридь, а четверо «ходячих» бережно снесли на берег носилки с Буривоем. Князь был плох – одна рука его лежала на груди, другая бессильно свешивалась с носилок. Юная девушка, глазастая, скуластенькая, нагнулась, вернула руку на место и отерла князю пот со лба. От этого легкого движения лицо Буривоя страдальчески сморщилось, глаза его открылись, сморгнули слезу.
– Что с тобой? – спросил Улеб, пересилив гордую натуру.
Блуждающий взгляд Буривоя нашел конунга и отвердел.
– Эйрик напал на нас… – прохрипел князь. – Эйрик сын Энунда…
Олег похолодел, мурашки сыпанули по телу, а конунг оглянулся и проговорил:
– А ты прав был… – Он усмехнулся и добавил: – Олег Вещий!
– А‑а… к‑как? А настоящий где? – пролепетал Олег.
Конунг непонимающе посмотрел на него и пожал плечами.
– Большую силу привел Эйрик? – склонился он над раненым.
– Шестьдесят лодий… – вымолвил Буривой. Легкие его сипели и клекотали, на губах выдувались и лопались розовые пузыри.
– Лекарей сюда! – гаркнул Улеб. – Живо!
Несколько гридней сорвались с места.
– Они взяли Кирьялаботнар… – говорил Буривой, закрыв глаза. – Бой был на Кумене… Бойня… Разбили нас… Потом и Бьярмар взяли…
Девушка, что рядом с носилками была, сказала заботливо:
– Тебе нельзя разговаривать, княже!
Буривой улыбнулся ясно.
– Уже можно, Данка… – прошелестел его голос. – Я одной ногой на Звездном Мосту…[57]
Договорив последнее слово, Буривой закашлялся, у него изо рта пошла кровь.
– Лекари где?! – зарычал Улеб. Конунг был страшен.
– Здесь мы! – пискнула Чара.
Травница подлетела к носилкам, следом принесся Пончик.
– Поздно, – ровным голосом сказала Дана. – Князь ушел к предкам…
Чара вздохнула жалостливо и положила ладошку, прикрывая Буривою глаза.
– Улев, – по‑прежнему ровно проговорила Дана, – Йерик кунингас в Бьярмаре не задержится, не сегодня завтра свеи и сюда явятся… И не одни – нашлись предатели‑карелы!
– Мы их всех встретим! – осклабился Улеб конунг и возвысил голос: – Верно, братие?!
– Вер‑рна! – заревела гридь, вскидывая кто что – мечи, секиры, копья.
– Бояр ко мне! – скомандовал конунг железным голосом. – Быстро!
Тайными тропами поскакали гонцы: на запад – в Хунигард, на восток – в Алаборг, на юг – в Гадар и Дрэллеборг. Тамошним ярлам было приказано бросать все дела и двигать с дружинами на соединение с гриднями конунга. А херсирам пограничных крепостей Ногард и Хольмгард, стороживших Неву, был отдан иной приказ – пропустить свейские драккары и ударить по захватчикам с тыла.
Над Альдейгой стоял стон и плач. Собиралось ополчение, мужики‑вои наскоро расцеловывали женок и деток и разбегались по кончанам и уличанам.[58] Началась «эвакуация мирного населения» – дети, старцы, девки и замужние уходили в лес, сгибаясь под мешками со скарбом. Надрывно мычащую скотину уводили с собой, коней отдавали ополченцам, а кур и гусей разгоняли или резали.
Торг совершенно опустел. Купцы по большей части покинули пределы Гардарики, поднявшись по Олкоге до Верхнего волоку и там уже разделившись, – кто по Двине‑Дине подался, кто по Днепру, кто по Десне в Оку да и в Итиль.
А небо какое сияло над Гардами! Пронзительно синее, ясное. Солнце заливало светом и жарило, как на юге, рассыпая блестки по водам рек и озер. Леса зеленели яростно и буйно, с каждым порывом ветра разнося чистейший смолистый воздух, настоянный на хвое, цветах и травах. И вот этот праздник жизни решил испортить какой‑то Эйрик, приведя с собой головорезов‑находников! Чтобы залить кровью траву, чтобы закоптить небо чадом пожарищ, чтобы перебить хвойный аромат запахом мертвечины…
– Ты что делать будешь? – серьезно спросил Олега Пончик, снимая с веревок высохшие полосы ткани, вымоченные в целебных отварах, и укладывая эти бинты в короб.
– Бить фашистов, – усмехнулся Олег, – что же мне еще делать…
Пончик засопел.
– Ты же сам мне говорил, – напомнил он, – что с викингом тебе не справиться! Угу…
– Да там не одни викинги, – успокоил его Олег. – Эйрик ведет в бой ледунг – это у них так ополчение называется… Понимаешь изюминку? Вот этих и буду бить!
– Убивать? – уточнил Пончик.
– Да! – твердо сказал Олег.
– А не страшно?
Сухов подумал.
– Страшно, конечно, – признался он, – очень даже! А что делать? Ждать, пока они меня в рабство погонят или прирежут? Щаз‑з! Да ты сам‑то… Думаешь, тебе страшно не станет? Представляю, сколько вам с Чарой придется рук и ног оттяпать, сколько ран зашить! Ей‑богу, мне легче самому травму получить, чем ковыряться в чужой ране!
– А он орет, – подхватил Пончик, нервно‑зябко потирая ладони, – ему больно очень, он дергается, хрипит, рычит, глаза белые… Ох!
– Ладно, – вздохнул Олег, – пойду я… Негоже дисциплину нарушать.