Лысый и ткнул, уже почти чувствуя, как игольчатый клинок легко проникает меж бронепластинами. Простое движение, туда-сюда, а полпачки сотенных, считай, уже в кармане.
Но, к большому удивлению убийцы, стилет проткнул пустоту. А потом Лысый увидел, как что-то полупрозрачное и круглое стремительно приближается к его лицу…
В тишине, повисшей в прокуренном воздухе бара, послышался отчетливый хруст, словно треснула очень сухая палка. Геолог невольно поморщился и осторожно поставил под стол пустую бутылку, которую он, услышав слова Бармена, уже ухватил, было за горлышко, чтобы превратить в «розочку». Лысый успел раньше — и сейчас он валялся около стойки бара со стаканом, вбитым в лицо по самое донышко. Геолог увидел, как по граненому боку стакана медленно стекает содержимое глаза незадачливого убийцы, и как-то резко передумал бить пустую тару об край стола и идти вторым под раздачу.
— Хренасссе… — выдохнул парень в толстовке, из головы которого, похоже, моментом выветрился весь хмель. — Глянь, стакан даже не разбился.
Из глубины бара колыхнулась людская масса, не разобравшая что к чему. Кто-то даже выкрикнул: «Наших бьют!» — но благородный порыв масс был остановлен громовым окриком бармена:
— Прекратить свару! Тут у нас не «Шти» какие-нибудь, а порядочное заведение! Кто махаться хочет — все на улицу!
Бармена можно было понять. Он ясно видел, как, вбив стакан в лицо Лысого, незнакомец быстро сунул руку в карман. И вытащил обратно. После чего кулак у него стал выглядеть гораздо более массивным. А из массивного кулака красноречиво торчал запал без чеки. Чеку незнакомец аккуратно положил на стойку — и когда только успел выдернуть?
— Давайте не будем ссориться, — примирительно сказал он. — Не хотите продать информацию — не надо, я ж не настаиваю.
Народ, подтянувшийся было к стойке, увидев такое дело, организованно направился к выходу. Не особо спеша — не такой дурак новичок, чтобы подрывать себя ни за хвост собачий. Но в то же время и не задерживаясь — вдруг все-таки дурак, кого только в Зону не заносит.
— Да я и не собирался ссориться, — слегка дрогнувшим голосом произнес Бармен. — Только это… шел бы ты отсюда своей дорогой, сталкер.
— Хорошо, — сказал незнакомец, аккуратно вставляя чеку обратно и кладя на стойку ребристую гранату. — А это вам на память.
И направился к лестнице.
Его никто не остановил — некому было. Гарик с Жориком, справедливо решив, что жизнь дороже теплого места, покинули свои посты вместе с остальными. Хлопнула тяжелая дверь наверху.
— Ф-ффу, — произнес Бармен, утирая пот со лба. И тут до него дошло.
Граната была черного цвета, а с запала свешивалось ярко-алое кольцо предохранительной чеки.
— Вот гад, а! — восхитился хозяин «Ста рентген». — Развел как пацанов.
— Ну да, — сказал Осведомитель, вылезая из-за стойки и беря в руки «эфку». — Учебная, блин. Только кто ж про ее цвет думает, когда кольцо видит. Значит, мусорок предвидел ситуацию.
— Далеко пойдет, — задумчиво проговорил Бармен. — Если не остановят.
— Пойду-ка я остановлю, пока он далеко не ушел, — сказал торговец информацией, кладя гранату обратно на стойку и перешагивая через труп Лысого.
— Ну, сходи, сходи, — сказал Бармен, глядя ему вслед. Потом его взгляд упал на салфетку, придавленную гранатой. Гранату он небрежно выбросил в мусорный ящик, а вот салфетку, напротив, очень аккуратно сложил вчетверо и спрятал во внутренний карман.
СНАЙПЕР
Я просто стоял и смотрел на нее. Этого у меня никто не отнимет. Просто стоять и смотреть. И надеяться, что она когда-нибудь все-таки откроет глаза цвета единственного в мире артефакта.
Она лежала на койке, до подбородка накрытая снежно-белым одеялом. Рядом с койкой стояла капельница с трубкой, уходящей под одеяло. Я знал, что Доктор специально не показывает мне, что стало с ее телом. Но я и не настаивал. Доктор всяко знал, как будет лучше для меня и для нее. Например, вчера он сказал, что, если бы я не принес тот светящийся предмет из другого мира, сегодня бы ее уже не было на свете. Что ж, я сделал все, что мог. И сделаю еще больше, если потребуется.
Я не мог объяснить самому себе, почему мне так дорога эта девушка. Мы всего-то обменялись лишь парой фраз, но иногда десяток слов может быть дороже миллиона других, бесполезных и ненужных. Дороже собственной жизни. Раньше бы я счел такие слова высокопарными и напыщенными. Сегодня, когда Доктор, наконец, снял с меня повязки, он сказал, что, если б штык прошел на волосок правее, я был бы уже мертв. Значит, это не просто высокие слова «пойти за край земли или отдать жизнь за того, кто тебе действительно дорог. Только ради того, чтобы этот человек остался в живых…»