— Для этого я должен поселиться здесь на правах комнатной собачки и терпеливо ждать, когда меня соизволят приласкать? Донья Луиза предоставила нам кров, но это далеко не означает, что она получит за свое великодушие особые привилегии.
— Только не особые?
Он кивнул.
— Луизе нельзя давать лишней воли. Она может помыкать мной, но не тобой.
— Да уж, это ты предпочитаешь делать сам.
Он подошел ближе, двигаясь с кошачьей грацией, его темно-серые глаза смотрели испытующе. Он мягко произнес:
— Тебе что, совсем не нужна моя защита?
— А, значит, это теперь так называется? — осведомилась она с наигранным удивлением, не собираясь сдаваться так просто. — А ты не думаешь, что все обстоит как раз наоборот, что это я постоянно защищаю тебя?
— Иногда — возможно, но не так уж часто.
На его лице промелькнула тень улыбки. Кровь бросилась ей в голову, когда она вспомнила свою отчаянную попытку остановить поединок Рефухио с молодым Геварой.
— Ты прекрасно понимаешь, что я не это имела в виду!
— Разве? Но если это действительно не так, то мне остается думать, что причина твоей теперешней досады — в задетом самолюбии, а то и в чем-то похуже.
Намек — прозрачнее некуда. Рефухио подозревает, что она ревнует! Не надо было вообще затевать с ним эту перепалку. Теперь Пилар совсем запуталась. Нужно попытаться спасти положение. Гордо вскинув голову, она объявила, стараясь, чтобы это звучало убедительно:
— Мне от тебя ровным счетом ничего не нужно.
— Конечно, ты считаешь ниже своего достоинства быть обязанной мне. Это я уже понял.
— Ничего ты не понял. Я просто пытаюсь втолковать тебе, что нет никакой необходимости нянчиться со мной. Я попросила тебя о помощи в ту ночь в саду, не задумываясь о последствиях, о том, к чему может привести мое сумасбродство. Мне пора самой научиться отвечать за свои поступки.
Лицо Рефухио ничего не выражало, но глаза искрились весельем.
— Какое благородство. Но думаю, что ты поступаешь несколько опрометчиво, так решительно освобождая меня от принятых обязательств. Ты забываешь, что в настоящее время мы с тобой связаны такими тесными узами, которые не так-то легко разорвать.
— Ты имеешь в виду мою попытку вернуть тебя к жизни, когда ты вбил себе в голову, что должен умереть?
— И должен признать, что в деле воскрешения мертвых ты преуспела.
Эти слова раскаленными иглами впились в мозг Пилар, но она изо всех сил пыталась держать себя в руках.
— Ты прав. Все именно так и есть. И я не собираюсь отрицать, что сама сделала свой выбор.
— Я тоже. Ты не задумывалась о том, что я легко мог отвергнуть твою трогательную жертву. Это могло грозить мне потерей рассудка и душевного спокойствия, но таким уж невозможным не было.
— Верю. Однако ты этого не сделал. Почему?
— Ну, во-первых, отказывать даме неприлично, во-вторых, у меня было так мало радостей в жизни. По-моему, это достаточно веские причины.
— Скотина, — пробурчала она.
— Прошу также учесть отчаяние, тоску, одиночество. Все это смягчает мою вину или усиливает ее?
— Что? — Она смотрела куда-то поверх его левого плеча, ее мысли были далеко.
— Делает это мое покровительство более приемлемым для тебя или же нет?
Пилар встретила немного насмешливый взгляд его серых глаз, пытаясь понять, к чему он клонит.
— Очень любезное предложение. Означает ли оно, что за меня уже все решено?
— Ты очень проницательная женщина.
— Тогда зачем эта игра?
— Иногда бывает приятно немного помечтать.
Призвав на помощь все свое мужество, она спросила:
— Кто это мечтает, хотелось бы знать?
— Конечно же, я, — ответил Рефухио без малейшего колебания. — Ты ведь будешь великодушной и позволишь мне это?
Рефухио всегда заботился о ее безопасности и благополучии и теперь еще раз доказал это. Он проявил такое благородство, что Пилар не в силах была обидеть его отказом от предложенного покровительства, как не могла она противостоять его желанию, которое он даже не пытался скрывать. Проявлять девичью стыдливость было слишком поздно, и, по правде говоря, ей не хотелось этого делать.
Перед обаянием Рефухио не устояла бы любая женщина. И разве он требовал невозможного? Он был человеком чести и во всем руководствовался ее принципами. Очень скоро, может быть даже завтра, Рефухио либо убьет дона Эстебана, либо сам будет убит и навсегда потерян для нее. Это, возможно, их последнее свидание наедине.
— Не только позволю, но даже сделаю больше, — тихо сказала Пилар. — Я готова сама помечтать вместе с тобой.
Она услышала, как Рефухио порывисто вздохнул. Он был поражен ее словами. Пилар избегала смотреть ему в глаза, страшась того, что могла прочесть в них. Рефухио наклонил голову. Его губы были теплыми и нежными и слегка подрагивали, касаясь ее губ. Дыхание Пилар скользило вдоль лица Рефухио. Она придвинулась ближе, прижавшись к нему всем телом, и он не отпускал ее. Прошло долгое томительное мгновение. Пилар слышала глухие удары сердца Рефухио и сквозь тонкую ткань платья чувствовала холодное покалывание пуговиц его камзола. Он стремительно наклонился и поднял ее на руки.
Как в тумане, она приникла к нему, затем скорее почувствовала, чем увидела, как тонкая пелена сетки от москитов опустилась над ними. Мягкая перина обволокла плечи и бедра. Рефухио быстро срывал с себя одежду. Его широкие плечи загораживали единственную свечу, горевшую на столике возле кровати. Ее свет золотил его кожу и окружал тело ослепительным ореолом, только лицо оставалось в тени. Он повернулся и, просунув руку сквозь складки сетки, пальцами затушил свечу. Комната погрузилась во мрак. Пилар уже сбросила туфли, они теперь валялись на полу возле кровати. С чулками возиться было не нужно, она не надела их после того, как приняла ванну. Пилар нащупала на груди крючки корсажа. Рефухио перехватил ее руку, сжав ее запястье так крепко, как будто сжимал рукоятку шпаги.