Короткие отрезки беззаботного и лихого времени на двоих требовались обоим, но Тед ловил себя на том, что ждет очередной встречи — неважно, в «Карнавале» или нет — с нетерпением вовсе не потому, что можно проветрить голову, а потому, с кем именно. И не мог не понимать, что сам пролетает и стадию просто дружбы, и стадию дружбы крепче не бывает, и вот-вот окажется на границе, за которой стремительно провалится дальше.
Быть может, если бы не происходящее, принять этот простой факт удалось бы труднее — слишком непривычно, неожиданно, не так, но война между кланами толкнула на край, заставив острее чувствовать жизнь и вызывая желание брать эту самую жизнь обеими руками, пока берется. В пику всем возможным рискам, пулям и остальному.
А вот решить, стоит ли действовать соответственно, оказалось несколько труднее. Точнее — не стоит ли, а как именно. С девчонкой Тед бы особо не рассусоливал, это была знакомая, изученная территория, здесь же традиционные приемы не годились, да к тому же вмешивалось извечное обманчивое ощущение, что времени у них еще вагон и маленькая тележка, хватит с лихвой.
Нынешним вечером они снова собирались на выезд. От Тедовой квартиры до «Карнавала» добираться было удобнее, так что по молчаливому соглашению установилось что-то вроде традиции: друг приезжал к нему, они хлопали по кружке кофе и отправлялись развеяться. Теодор уже подхватил кожаную куртку, окинул одобрительным взглядом приобретенную Дэном для себя кордуровую (тот справедливо решил, что шлем шлемом, а страдать от асфальтовой болезни в случае чего ему тоже не хочется), натянул боты и уже отпер дверь, когда в кармане брякнул телефон.
Коротко ответив на звонок, Тед нажал «отбой» и чертыхнулся.
— Накрылась поездка. Сколетта вызывает. Идем.
Про себя он решил, что нужно обязательно выяснить, а так ли уж все срочно, и если нет — вернуться к прежнему плану, но, откровенно говоря, едва ли шанс на подобное был велик. Ночной вызов — это что-то очень важное и наверняка опасное. Под плотной, тесно обнимающей тело мотокурткой кобура мешалась, пришлось нацепить ветровку. И заодно переобуться. Водил Тед нормально и в ботах, но все же обычная обувь оставалась удобнее, если что.
Лост Хейвен тонул в мягких чернильных сумерках, размывающих очертания в темных дворах и шарахающихся от фонарей. С залива налетал острый влажный ветер, и подумалось, что сегодня на загородной дороге, где обычно устраивали покатушки, легоньким малокубатуркам придется несладко: не порыв от пролетающей мимо фуры, которым так и кажется, что сдует в сторону, но тоже ничего приятного. Сам бар уже закрылся и металлически поблескивал рольставнями на окнах, но для тех, кто пришел сюда по делу, всегда оставался черный ход. Джо для разнообразия оказался уже на месте. Он барабанил пальцами по столу и вид имел мрачноватый. При виде рыжего реденькие брови удивленно поднялись, лоб прочертила пара морщин, а затем Сколетта коротко кивнул и приступил к делу:
— Значит так, парни. Работа быстрая и несложная. Нашли, кто сливал информацию Гамбино. — Он осуждающе покачал головой. — С парнем, который горазд трепаться в постели, уже поговорили, но девку нужно убрать. По всем правилам.
Какое лицо сделалось у друга, Тед не видел, как не мог с уверенностью сказать, что тот думает по этому поводу, но у самого в ушах противненько зазвенело. Он знал законы, знал их наизусть и мог процитировать. Приказы главы семьи выполняются членами семьи беспрекословно. Правосудие вершится только семьей. Предательство карается смертью. Он знал, и все, что мог сейчас — держать спокойное лицо. Уж в этом он успел поднатореть.
Сколетта тем временем назвал имя и адрес. Мария Сойер, двенадцатый дом по Вест-драйв. Чайнатаун. Добираться по ночному городу минут двадцать, не больше. Теодор медленно кивнул, поднялся.
— Мы поехали. — Как получается, что собственный голос звучит нормально, он не слишком понимал.
Сколетта нахмурился и фыркнул.
— Вдвоем-то зачем? На шлюху хватит и одного. Езжай, — он кивнул Теду. — Оружие возьмешь у Пабло. Он на месте и все подготовил.
От того, как посмотрел ему вслед рыжий, внутри все смерзлось, но длился этот внимательный жесткий взгляд какие-то секунды. Затем Дэн повернулся к капо и задал негромко какой-то вопрос. Что именно его интересовало, Теодор не расслышал, да и не слишком желал.
***
Дом двенадцать был невысоким, всего в четыре этажа, из окон нужной квартиры на третьем лилось слабое сияние. От настольной лампы, возможно, или от ночника. Значит, Мария у себя.
Тед просидел в заглушенной машине еще минут десять. После выбрался на улицу и зло захлопнул дверцу. Ноги тяжело шагали по ступеням, как будто те изо всех сил пытались удержать на месте.
Приказы выполняются беспрекословно.
Он получил приказ. Он должен его выполнить.
Ее не было дома? Да ну! Значит, надо было сидеть и дожидаться, рано или поздно явилась бы. Не являлась до утра? Сегодня уж точно вернется! Или ты просто не хочешь? Может, ты вообще к ней не ездил, а?
Замызганный потолочный светильник таращился сверху, заливая все грязно-желтым светом. Лупара, удерживаемая под ветровкой, казалась вдвое тяжелей.
Мария открыла не сразу. Где-то минуты полторы в квартире стояла тишина, затем раздались легкие торопливые шаги, и дверь распахнулась безо всяких вопросов с той стороны. Открывшая ее женщина лет тридцати, коротко стриженная и носатая, шагнула назад, переступив по полу босыми ногами. Наверное, она принимала ванну. От нее резко пахло цветочным мылом, кожа в вороте слишком большого, не по размеру халата, расписанного драконами, влажно поблескивала.
Она поняла все тут же, в единую секунду: Тед даже не успел достать оружие, как Мария сделала еще один крохотный шаг назад, тонкие руки с блестящими розовым ногтями метнулись к губам и тут же безвольно упали, спрятавшись в широких, скользнувших вниз рукавах по самые кончики пальцев. Взгляд выхватывал все новые подробности, как будто высвеченные безжалостным прожектором. Торчащий над макушкой черный хохолок, налипшие на виски короткие прядки. Рот, слишком большой, лягушачий, похожий на ярко-красный мазок, как будто перед тем, как открыть, она успела провести по нему помадой. Неглубокие складки от крыльев носа и вниз. Паркий воздух из приоткрытой двери ванной. Обои с узором «огурцы». От цветочного запаха, мешавшегося с пряным и сильным ароматом каких-то благовоний, заныло в висках.
Тед молчал, опустив лупару в пол, и Мария тоже молчала. Не делала ничего. Не пыталась убежать, не рыдала, не звала на помощь, не умоляла пощадить, не обещала откупиться и не спускала с плеч яркую ткань в надежде, что получится соблазнить или у убийцы дрогнет рука. Она стояла беззвучно, так что сделалось слышно, как разбиваются о раковину срывающиеся с крана тяжелые капли, не шевелилась и не отводила взгляд. Только карие глаза блестели все сильнее, а затем Мария все-таки зажмурилась, и навернувшиеся слезы потерялись в густых ресницах.
***
Волочить ковер было тяжело. Туго скрученный, обвязанный, чтобы не развернулся, и до чертиков неухватистый. В итоге Тед просто взвалил его на плечо и начал осторожный спуск, нащупывая ступнями дорогу. Внизу лениво плескалась вода.
Здесь, где река Уэст делала поворот и тянулась дальше, в город, заканчивался и Чайнатаун, и присоседившиеся к нему трущобы. Формально этот клочок земли, еще не сожранный разрастающимся Лост Хейвеном, оставался спорной территорией, попадая сразу под две юрисдикции, и, как итог, полицейские с обеих сторон предпочитали дружно делать вид, что разбираться с делами тут надлежит не им, а соседям. Что было только на руку всем, бывшим по ту сторону закона. Удобное, никому не нужное местечко недалеко от города и шоссе получило неофициальное название «Яма» и использовалось соответственно имени. А точнее — как кладбище. Земля и Уэст с одинаковым равнодушием принимали всех, чье тело не следовало демонстративно бросить на виду. Зарвавшихся копов и неугодных дельцов, предателей и конкурентов, слишком болтливых и молчунов, стукачей и нарушивших приказ, получивших пулю в голову и изрешеченных дробью.