Когда работа была завершена, я прикрыла Кастла одеялом и с чувством выполненного долга пошла отмываться, ужинать и просто отдыхать от трудов праведных или не особо праведных, это как посмотреть. Дюк с семьей, как и в прошлый визит Кастла отсутствовали, я дала им отпуск на месяц, пусть люди отдохнут, к тому же Лика собралась учиться в Академии искусств и стать ювелиром. Родители ее поддержали и отправились вместе с ней в столицу, на пару дней раньше муженька, его проводить семью своих слуг я даже просить не стала, бесполезно. Да и лишний раз показывать Дюку насколько мой брак не удался, как-то не хотелось. В целом, я мужа понимала, Нитрэс — взрослый, сильный и здоровый мужчина, ему нужна если не ласка, то постоянный секс уж точно. Я, как сексуальный объект ему не подхожу, да и сама не стремлюсь. следовательно у эльфа будет любовница. Но он слишком открыто демонстрирует этот факт. И пока я терплю, но чаша моего терпения скоро переполниться и тогда я искренне сочувствую муженьку. Нет, я не ревную его или упаси Бог не собираюсь мстить за что-то, все просто, выглядеть овцой в глазах общественности начинает меня тяготить. И скандал не за горами.
Мысли не прекратили одолевать меня даже после плотного ужина, я не могла сосредоточиться на документах по завтрашнему делу, почему-то снова и снова возвращаясь в наш последний с супругом разговор. Он состоялся за два дня до его поездки, тогда Лэадонис любезно сообщил мне, что пора и честь знать, то есть уматывать из его особняка, поскольку в нему в гости собирается Сиваэль, я ее для сокращения кобылой зову, сивой. Так вот, он мне заявил, что сивая собралась в гости и меня эта эльфа недоделанная видеть не желает. Вот тогда Нитрэс добавил последнюю каплю и терпение почти лопнуло. Законную жену, выгоняли из дома ради любовницы! Да, гордость у меня есть и она взыграла. Я не стала истерить или упрямиться, я молча ушла, поклявшись самой себе, что ноги моей больше в этом доме не будет или я — не я.
Рука заныла, я посмотрела на предательницу, оказывается столь «приятные» воспоминания, заставили меня сжать кулаки и я по мимо того, что ногтями оцарапала ладонь, еще и перо сломала, оно и проткнуло кожу так, что потекла кровь. Почему-то на ум пришли строчки из песни: «Can you feel the love? Can you feel? This is love, this is love…» А я могу почувствовать? Нет, определенно, нет, но я могу понять, когда люди совершают что-то из-за любви, а когда из гордости. Сейчас моими поступками руководит гордость, а со стороны, наверное, кажется, что любовь. Как же противно и как хочется доказать эльфу, что я холодная стерва, но почему-то выходит, что просто дура. Ну кому я сделаю хуже? Нашим отношения? Да нет никаких отношений! Значит, опять себе. Я сделаю хуже только себе, если начну качать права, которых у меня по сути нет. Поэтому все! Хватит, я больше не буду думать о Лэадонисе, уехал и флаг ему куда там полагается, а я займусь своей насущной проблемой — убийцей на софе в спальне.
Кастл, продолжал изображать из себя умершего даже удачней, чем когда действительно был при смерти. Видать пока не осознал к кому и куда попал. Но стоило мне встать в паре метров от софы, открыл глаза и посмотрел на меня, узнавание промелькнуло моментально в его глазах. А вот следом на секунду пришло изумление, недоверие и даже злость. Чего это он? Я ему жизнь почти что спасла (не я, а мои мази), но все же?
— С возвращением — хмыкнула я, не дождавшись от него никакой реакции.
— Откуда? — изогнул бровь убийца.
— С того света — пояснила я.
— Оттуда не возвращаются — пытаясь сесть ответил Кастл, но его потуги не увенчались успехом и убийца откинулся назад на подушки.
— Судя по Вам, возвращаются. Как самочувствие, спрашивать не буду, заметно, что паршиво, про то, как получили такие несовместимые с жизнью травмы тоже не стану любопытствовать — жизнь она, одна, знаете ли. Выходит нам и поговорить не о чем — развела я руками — светской беседой, увы, развлечь Вас не получилось. Поэтому, как сможете встать на ноги, собирайте вещички и проваливайте — широко и искренне улыбнулась я Кастлу.
— Убил бы — прошипел убийца.
— Взаимно — покивала я.
— Почему же не оставила гнить там, где лежал? — говорить ему было трудно, но видать пробрало.