Вся жуть, и жалость, и сама дилемма были запечатлены на фотографии, показанной судье и больше никому. Новорожденные сыновья ямайско-шотландской четы лежали валетом в реанимационной кровати, опутанные трубками системы жизнеобеспечения. Они срослись в области таза, у них был общий торс, и растопыренные ноги торчали под прямым углом к позвоночникам, наподобие морской звезды. Метр, прикрепленный сбоку к инкубатору, показывал, что этот беспомощный человеческий сросток имеет в длину шестьдесят сантиметров. Их позвоночники у них срослись у основания, глаза были закрыты, четыре руки подняты – они сдавались на милость суда. Их апостольские имена – Мэтью и Марк – не способствовали трезвой оценке ситуации некоторыми участниками. Голова у Мэтью была раздутая, уши – просто ямки в розовой коже. Голова Марка в чепчике новорожденного – нормальная. У них был один общий орган – мочевой пузырь, большей частью размещавшийся в брюшной полости Марка и, как отметил консультант, «опорожнявшийся свободно и самопроизвольно через две отдельные уретры». Сердце у Мэтью было большое, но «едва сокращалось». Аорта Марка соединялась с аортой Мэтью, и сердце Марка работало на обоих. Мозг Мэтью был сильно деформирован и несовместим с нормальным развитием, в его грудной полости не было функциональной легочной ткани. Как сказала одна из медсестер, «ему нечем кричать без легких».
Марк сосал нормально, питаясь и дыша за двоих, делая «всю работу», и потому был ненормально худ. Если оставить все как есть, сердце Марка рано или поздно не справится, и оба умрут. Мэтью вряд ли проживет больше шести месяцев. Он умрет и заберет с собой брата. Лондонской больнице срочно требовалось разрешение разделить близнецов, чтобы спасти Марка, у которого был шанс стать нормальным здоровым ребенком. Для этого хирургам надо было пережать, а затем перерезать общую аорту и тем самым умертвить Мэтью. А затем уже приступить к сложным восстановительным операциям на Марке. Любящие родители, набожные католики, отказались разрешить убийство. Бог дал жизнь, и только Бог может ее отнять.
В памяти жил и мешал сосредоточиться ужасный долгий гам, вопли тысячи автосигнализаций, тысячи исступленных ведьм, придававшие реальность заезженной фразе: «кричащий заголовок». Врачи, священники, теле– и радиоведущие, газетные комментарии, коллеги, родственники, таксисты – у всех в обществе было свое мнение. Детали истории были захватывающие: трагедия младенцев, добросердечные, серьезные, красноречивые родители, обожающие друг друга и своих детей, жизнь, любовь, смерть, время не терпит. Хирурги в масках против веры в сверхъестественное. Что до спектра мнений, на одном краю – прагматичная светская позиция с презрением к юридическим тонкостям и с простым моральным уравнением: один спасенный ребенок лучше двух мертвых. На другом – не только твердо убежденные в существовании Бога, но и уверенные, что понимают Его волю. В начале своего решения процитировав лорда судью Уорда, Фиона напомнила сторонам: «Этот суд – суд закона, а не морали, и задачей нашей было найти, а долгом – применить соответствующие принципы закона к данной ситуации – ситуации, не имеющей аналогов».
У этого мрачного спора был только один желательный, то есть менее нежелательный исход, но законный путь к нему был нелегок. В спешке, под шум общественности, ждущей решения, Фиона за неполную неделю и в тринадцати тысячах слов проложила приемлемый маршрут. По крайней мере, его счел таковым еще более стесненный во времени Апелляционный суд – на другой день после того, как она вынесла решение. Не может быть никаких оснований для вывода, что одна жизнь стоит больше другой. Разделить близнецов – значит умертвить Мэтью. Не разделить – убить обоих в результате бездействия. Юридический и моральный выбор крайне ограничен, и приходится выбрать меньшее из зол. И все же судья обязан максимально учесть интересы Мэтью. Ясно, что это не смерть. Но и жизнь – вариант исключенный. У него рудиментарный мозг, отсутствуют легкие, не работает сердце, возможно, он испытывает боль и обречен умереть, причем скоро.