- Ну да, - Проставнюк подвинул к себе пепельницу, всё вокруг народное, всё вокруг мое…
Дверь на кухню распахнулась. В проёме покачивалась Олеся. Куртка расстегнута, из-под свитера торчит мятая футболка.
- Слышьте, пацаны, – морщилась от света пьяная Макаронова. – А чё вы всё бубните да бубните? Вы кроме трындежа что-то ещё умеете делать? Башка раскалывается от вашей болтовни. Хуже баб, честное слово. А ты громче всех, - пальцем ткнула в Краснокутского. – И голос такой противный… Тошнит от тебя…
- Оп-паньки, мы злые проснулись, – Сурок притянулк себе Макаронову, девушка с разгону упала на колени. – Выпей, Леська, подобреешь… Химия в башке устаканится. Всё придет в норму… Сегодня твой праздник… Давайте, за присутствующих здесь дам! Стоя.
- А что, у нас тут дамы есть? – Краснокутский зло упёрся в стол. – Кто здесь дама? Эта шмара, что ли?
Куток поднял глаза на девушку. Лицо его побелело.
- Ты, сука, кто такая? Что ты умеешь, босявка? Ноги раздвигать?
- Перестань, Жека, не заводись, – Вадим хлопнул друга по плечу. - Давайте выпьем, праздник сегодня…
Выпили молча.
- Слушай, женщина, - икнул Краснокутский, - а давай мы тебе подарок сделаем к празднику. Настоящий… Отымеем тебя втроём, как в кино. Не хочешь вместе – давай по отдельности.
- Мальчик, - Олеся взглядом поискала на столе рюмку, - у тебя имелка выросла? Или ты в постели тоже языком работать любишь?
- Всё, хватит! – Сурок подвинул девушке полную рюмку водки. - Пей и иди в койку. Выспись. Пацаны, кончай гнилой базар.
Он встал, отвёл Олесю в спальню и сразу вернулся. Друзья сидели на кухне, уставившись в стол. Настроение ухудшилось.
- Это твоя баба, Сурок? – Проставнюк смахнул со стола сигаретный пепел.
- Да нет. Я ж тебе говорил, что знакомая… встретил сегодня случайно…
- Какого хрена тогда вписываешься за неё?
- Никто ни за кого не вписывается. Просто не люблю разборок на ровном месте.
- Так это не твоя баба?
- Нет.
- Значит, я её сейчас трахну, – Краснокутский опрокинул в себя рюмку.
- Да трахай, если невмоготу. Мне-то что?
- И трахну! Макс, резина есть?
- Полно, – Проставнюк поднял руку и нашарил на кухонной полке пачку презервативов.
- Я пошёл, пацаны. Щас ей будет подарок…
Приятели проводили глазами собутыльника.
- Трахать он пошёл, блин, – Сурок потушил сигарету. – Его самого можно сейчас трахать… Любовник нашёлся… Ладно, Макс, чёрт с ним. Давай, за наших женщин выпьем.
- Это за кого?
- За воспитателку нашу, Наталью Юрьевну, за директрису Надежду Григорьевну и за повара Аннушку. Помнишь, она нас малых подкармливала? Конфеты носила. Самое светлое, что от детдома осталось. Давай за них?
- Давай.
Выпили. Занюхали хлебом. Есть не хотелось.
- Где там Куток?.. Заснул на ней?
- Пусть повозится. Ей тоже для здоровья полезно. А чё у тебя за мобила? Покажь… О, гляди – праздник кончился. Уже девятое.
ДЕВЯТОЕ МАРТА
Дверь открылась, вошёл Краснокутский.
- Ну что, порядок? – Сурок мутным взглядом посмотрел на приятеля.
- Порядок, – Куток упал на табуретку. – Рыба холодная… доска немытая. Водка есть?
Налил в стакан, выпил и пьяно забормотал.
- Бревно… полено дохлое… сучка… ещё и брыкается…
- Полено, говоришь? – Проставнюк поднялся, сунул в карман презервативы. – Щас мы оживим это полено. Я… этот… папа Карло… оживляю дрова.
«Ещё один ёхарь-террорист», - мелькнуло у Сурка, и он отключился.
Все бабы в койке – серые мыши. Тихо ёрзают и пищат. Никто не хочет по-человечески трудиться. Некоторые проститутки ещё и курить умудряются во время работы. Смотришь – вроде бы нормальная девка: одета, накрашена, прическа есть. А как разденешь и всунешь, одно и то же… Всегда одно и то же. Никто ничего делать не хочет. Тянут унылую лямку под мужиком, как солдат на службе…
Сквозь пьяный туман Сурок видел, что вернулся Проставнюк. Потом ушёл Краснокутский. Потом они оба уходили. Всё смазалось, раздвоилось. В районе темечка начал больно пульсировать родник. В проёме двери появился силуэт Олеси. Она что-то кричала. Началась какая-то суета. Громкие разговоры. Голоса. Мужские, женский. Очень громко. Потом всё смолкло. В тишине стало хорошо, уютно.
- Вадик! Вадик! Вставай! - Проставнюк с перекошенным лицом теребил его за плечо. – Этот урод её грохнул.
- Кого грохнул? – Сурок потряс головой, отгоняя пьяные видения.
- Бабу твою!