"Что Он делает?"
От старика шел дым. Я до сих пор помню этот запах - горько-кислый запах горелого человечества.
"Бог потерял терпение... Бог убил нас всех..."
"Он придет сюда?"
"Вы сами придете к нему..."
На простодушном лице Дуба застыл благоговейный ужас. Гай незаметно, стараясь не шуметь, вытащил из рюкзака альбом, и в неверном свете костра принялся рисовать его портрет - быстро, одними штрихами. В медвежьей лапе Гая огрызок карандаша казался спичкой, однако через несколько минут на белом листе появилась точная копия Лоллипопа, вместе со всеми веточками и почками. На Гая смотрело длинное морщинистое лицо с кустистыми бровями, маленькими черными глазами-пуговками, и выдающимся горбатым носом, на самом кончике коего примостилась круглая бородавка.
- Старик рассказывал - все случилось быстро. - Продолжал Вик. - Господь милосерден, он не хотел, чтобы мы мучились перед смертью. Сначала золотистый дождь серы, потом - огненный водопад; не прошло и минуты, как все уже полыхало и плавилось. Старик вбежал в подземку, когда потолок за его спиной начал рушиться и долго не мог выбраться в подземный переход из-под завалов.
- Да, я помню, - прокряхтел Дуб, - это было ужасно.
- Бог спас мне жизнь, когда заставил бегать за сигаретами по городу, и, в конце концов, уйти под землю. Сечешь? Если бы я не стал капелланом тридцать с лишним лет назад - я бы не бросил курить, и не было бы этих ежегодных поездок в Дюссельдорф, и я не сидел бы сейчас перед тобой. Но все это я понял позже.
Когда наутро мы разгребли завалы, все уже кончилось. От города остались почерневшие бетонные коробки и заваленные искореженным металлоломом улицы. Русло Рейна превратилось в сухую, стерильную, покрытую трещинами ложбину. Город стал огромным горячим кострищем, оно все еще потрескивало и дымилось. И все же в нем оставалось еще много людей - тех, что спрятались в метро и подвалах. Они заламывали руки, стенали, бродили в шоке среди развалин, и - проклинали Бога. "За что?!" - вопили они, - "Почему именно мы, почему не сто, не тридцать, не пятьдесят лет после нас?!" И каждый был голоден, каждый просил воды, лекарств, теплой одежды. Кто-то сообразил, что полиции больше нет, и принялся отнимать у слабых то, что ему нравилось. Тот, у кого нашлось оружие, быстро выдвигался в лидеры. Начались убийства, стычки и настоящая охота за молодыми девушками.
Воду и продукты еще можно было найти. Например, под супермаркетом "Dills" обнаружилось целое подземное хранилище. Но запасы таяли с бешеной скоростью - все, кому удалось поучаствовать в дележе, старались есть и пить как можно больше, в страхе, что иначе все достанется соседу. Главари быстро сообразили, чем это грозит, и ввели суточные рационы, а заодно изгнали из племен всех старых, больных, некрасивых, с неправильным цветом кожи и просто неугодных. Меня тоже выгнали.
- Сочувствую, - вздохнул Дуб.
- Я вышел из Дюссельдорфа и отправился вдоль покрытого пеплом шоссе на восток. Рассчитывал добраться до Москвы: я глупо надеялся, что в России, стране вечного холода, огонь не уничтожил всё и вся, как у нас. Вдоль шоссе было много маленьких погорелых городков, в которых никогда не слыхивали о метро, и выжившие мне не попадались. Не попадались и магазины. Через неделю я остался без воды и консервов, в достатке было только сигарет. Силы оставили меня в полдень девятого дня пути. Пепел и пыль набились в горло и легкие, и не было даже глотка воды, чтобы смочить гортань. "Вот и все, старая задница, - сказал я, - откоптил ты свое". Почти ползком взбирался я на очередной холм, и давал себе слово, что доберусь только до следующего, а там выкурю последнюю сигарету и останусь навсегда. На следующем пригорке все повторялось, пока, наконец, я не упал в изнеможении, не в силах даже достать из кармана спички. Знаешь ли ты, чертов Дуб, что это такое - умирать от жажды в холодной пыльной пустыне, под пепельным небом, без надежды на спасение?
- Знаю, - удивленно поднял брови Дуб.
- И в этот момент я увидел впереди нечто, - не обращая внимания на его реплику, продолжал бывший священник, - порой мне кажется - я умер тогда, на последнем холме, и все, что случилось потом - только посмертие. Казалось бы, после конца света, нетрудно поверить в любое чудо, но когда сталкиваешься с ним один на один, лицом к лицу... я тёр усталые глаза кулаками, но оно не исчезало. Оно оставалось там, где стояло, у оплавленного, как пластилин в жару, остова автобусной остановки в сотне метров впереди. Я долго лежал, тяжело дыша, сжимая рукой грудь - сердце пронзила такая боль, будто в него вогнали ржавый железнодорожный костыль - и пялился на чудо, ожидая, что наваждение развеется, растворится в пыльной дымке, и тогда я смогу, наконец, упасть лицом в песок и заснуть вечным сном.
Вместо этого я встал, и шатаясь побрел вперед.
- Что? Что там было?! - с почти детским нетерпением воскликнул Дуб.
Гай, слышавший эту историю уже сотню раз, подремывал, завороженно глядя из-под опущенных ресниц на тлеющие угли. "Как Вик собирается завтра штурмовать Содом?", мелькнуло у него вдруг.
- Дерево, - со значением произнес Вик, - Невысокое - навроде сирени или большого тернового куста. Оно горело, не сгорая.
- Как то, что встретил Моисей?
- Точно. Оно было... прекрасно. Черт, я не мастак на словесные красивости. Такой свет от него шел... словно луч закатного солнца, или... пламя в камине. Как-нибудь так. Ласковый огонь - я сразу почувствовал; но в то же время... да, точно такой огонь сжег мир за несколько дней до того. В общем, подошел я ближе. И почему-то не слишком удивился, когда услышал голос.
- Не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.
- Слышу тебя, о Господи! - закричал я, в ужасе падая на землю, и сдирая с ног туфли.
- Слушай внимательно, жрец. Се, орудия дарую тебе. Будь перстом моей руки, зеницей моего ока. Заверши начатое.
Оглядевшись, я увидел рядом Мясорубку, винтовку и набитый рюкзак. Я мог поклясться - еще мгновение назад на этом месте ничего не было.
Бог говорил долго. Обещал дать мне помощников - и спустя несколько дней я встретил Гая. Обещал никогда не оставлять меня в моих делах. Он сказал:
- Забудь страх, не думай о боли. Что бы ни случилось, вера твоя спасет тебя.
- Но, Господи, если люди откажутся повиноваться мне?
- Ты знаешь, что делать тогда.
И я взял, что Он дал мне и отправился дальше по дороге.
- Подожди, ты сказал - помощников? - спросил Лоллипоп, - но я вижу только одного.
- Значит, пока не время. Встречу еще. Кто сказал, что все кончится быстро? Для Бога и две тысячи лет немного, а для нас почти вечность.
Вик вздохнул, бросил в костер остатки дров. Пламя ярко вспыхнуло, ночь словно отступила на несколько метров. Лоллипоп морщился, безуспешно пытаясь укрыть веточками лицо от жара, но молчал. Гай вдруг представил безысходную, растянутую на долгие годы охоту за остатками человечества, и вздрогнул.
- Нет, Вик, - тихо сказал он, - воды и консервов надолго не хватит. Еще год-два и все кончится.
- Если они не начнут жрать друг друга, - Вик прищурился на огонь, пальцем выбил из пачку сигарету.
- Ну что ты...
- Не веришь, что такое возможно? После всего, что видел?
Гай замолчал. Вик был прав.
В полном безветрии, в самом сердце мертвой пустыни было так тихо, что треск прогорающих досок в костре казался оглушительно громким, словно щелчки петард.
- Что собираетесь делать дальше, друзья? - не выдержал молчания Дуб.
- Завтра пойдем в Содом, - ровным голосом сказал Вик, - но сначала...
Он выдохнул в ночь тонюсенькую струйку дыма.
Лоллипоп, уже догадавшийся, в ужасе закрыл глаза ладошками-листьями.
- Да, ты правильно понял, брат Дуб.
- Не надо... прошу вас... пожалуйста...
- Надо. Это для твоего же блага, дурень.