«Жертва», скрючившись буквой «Г», держится за плечо.
— Норм, вроде. Сустав на месте, — он отвел локоть назад, повертел им влево-вправо, убедиться, что плечо не выбито. Протянул руку для пожатия: — Макс.
— Джен.
— Эт кличка что ли?
— Типа того. Что с ним делать будем? — Джен кивает на распластанного бугая.
— Пусть отдыхает. С ментами связываться не хочу, таскаться к ним потом без толку. А тебе спасибо. Если б не увернулся, лежать мне здесь.
— Всегда пожалуйста.
Джен бросает последний взгляд на поверженного и ловит себя на мысли, что лежи спасенный рядом, сделать обещанные Джа фото было бы проще. Как склонить к фотосессии этого мужика в текущих обстоятельствах нет ни одной идеи.
— Послушай, дружище, — говорит Макс, — ты, похоже, мне только что жизнь спас. Предлагаю отметить этот факт вискарем.
Одна идея, похоже, вырисовывается.
— Я не один, — предупреждает Джен. — И за рулем. Друг за углом мотоциклы караулит.
— А дома кто-нибудь ждет?
— Вообще-то нет.
— Тогда решено. У меня десятилетний Макаллан уже три года повода ждет. Его и распечатаем.
Спорить Джен не стал.
Видеть Макса рядом с инквизитором для Джа настолько неожиданно, что он снимает шлем. Пожимая руки, пророк и бывшая жертва разглядывают друг друга, как экзотических зверей, с искренним интересом и едва сдерживая картечь вопросов. Это даже забавно.
— Сейчас затариваемся вискарем, — говорит Джен, — и едем к Максу, упиваться за спасенную жизнь. Прости, брат, но одна бутылка на троих — это детский лепет.
— Говно-вопрос!
— Мы вообще-то за рулем, — напоминает Джа. Ему затея не нравится то ли из-за недопонимания плана, то ли из-за самого Макса, который в памяти пророка мертв, а в реальности сидит на корточках перед Нортоном Джена и гладит золотистую надпись. Джен успокоил бы друга, да палиться не резон при таких удачных обстоятельствах.
— До завтра протрезвеете, — обещает Макс и, подскочив с корточек, хлопает Джа по плечу. — Шлема на меня, значит, нет?
— Возьми мой, — уступает Джен и дергает кикстартер. — Кстати, садись к нему, у меня тормоза барахлят, а твоя карма мне сегодня вообще не нравится.
Макс устраивается позади пророка, не найдя пассажирского поручня, обхватывает за торс. Конечно, Джену наплевать на карму, но поручней сроду не водилось на обоих байках, а обнимать себя инквизитор никому не позволит — еще напорются на один из ножей в ремнях под курткой. Объясняйся потом.
В квартире очень чисто и очень жарко даже для байкеров, привыкших в любой зной к коже. Но расчехляться перед незнакомцем гостям нельзя.
— Вот вы мерзляки! — Макс раздевается до пояса, хотя был в одной майке. — Джен, окно открой. Да, полностью. Спасибо, брат.
Вечерняя прохлада ветерком мазнула по загривку. Джен не сглупил, забившись в дальний угол у окна. Джа, напротив, сразу уселся возле двери, и теперь пытается заправить отросшую челку за уши так, чтобы замаскировать набухшую на лбу кровавую ссадину.
— Ты женат? — резонно спрашивает Джа хозяина. Фартуки-прихваты-полотенца висят по всей кухне, полки уставлены приправами в баночках, и пепельница забита в угол подоконника, а не красуется во главе стола.
— Нет пока, — доносится из-за дверцы холодильника. Макс передает Джену контейнеры с закусками и уже мог бы накормить солдатский взвод. — Свадьба в ноябре.
— Но живете вместе?
— Четыре года. Четыре блядских года, ты можешь себе это представить? — он, наконец, захлопывает холодильник. И, водрузив на стол тарелку порезанной колбасы, упирается в него кулаками. — Я раньше у баб даже имя не спрашивал, а здесь — четыре года! Ахренеть!
— Я в шоке, — картинно закатывает глаза Джа. — А она нас не шуганет?
— Нееет. Сашка сегодня у подруги ночует. Они уже в дым, наверное, обе. Обзванивают стриптизеров. Так, у всех налито? Давайте, первая за встречу, а дальше, как пойдет.
Пошло хорошо.
— Зря вы в этом районе осели, — Джен сожалеет искренне. Макс ему нравится. Пусть парень непрост и явно с военным прошлым (может, это и роднит двух бывших солдат), но Джен по опыту знает — такой разборчив в друзьях и за каждого готов драться насмерть.
— Мы не осели, так перекантовываемся, — Макс криво улыбается, уставившись в салями. — Потом видно будет. Вы-то что здесь забыли, на ночь глядя?
— Покататься выехали, — быстро отвечает Джа. — А чем ты занимаешься?
— Работаю охранником в торговом центре, в этом… французском… блядь, никак название не запомню. Рядом еще салон «Порше». Братцы, какие там тачки! Я у них в Карреру сел покататься. Типа тест-драйв. Так в ней оргазм уже на старте.
— Представляю. Я копался в такой, — Джен тянется за бутылкой, но к Джа она стоит ближе.
— Я налью.
— Вообще, сегодня я должен был работать. Меня вчера напарник подмениться попросил. Вот, блять, удружил. Да ладно, — машет Макс и не замечает, насколько больше виски в его бокале по сравнению с остальными. — А ты механик?
Свою порцию Джа и вовсе делит на два захода. Он не любит пьянки на чужой территории с чужими людьми из-за неизбежных, как похмелье, разговоров о личном. И Джен принимает огонь на себя. Устраивается поудобнее так, чтобы надежно упираться плечом в стену, не греметь арсеналом, дотягиваясь до стопки, и чувствовать, как ветер обдувает спину. Он забалтывает Макса до сакрального вопроса «где служил?» и сужает опрятную кухню маленькой квартиры до двоих слишком молодых для «бывших» солдат.
Теперь Джа спокойно разливает только на пару. Макс уходит в нокаут к началу третьей бутылки, уснув прямо на унитазе. А Джену не сразу удается достать смартфон из кармана. Для него ночь переключается в режим слайд — шоу.
Скатерть в шотландскую клетку.
Карман на водительском кресле такси.
Родная подушка в цветочек.
— Джа, Нортон.
— Я перегнал уже, дрыхни, вояка.
Беспамятство.
Глава 4
Мутит. В голове перекатываются подшипники, бьются о стенки черепа. Вместо крови — маслянистый бензин. И если рискнешь перевернуться на бок, он стекает по венам и артериям со всего организма в одну точку, куда-то возле горла. Еще чуть-чуть и выльется на подушку. Поэтому лучше не шевелиться.
Джен так и лежал бы на мятой постели сломанным байком, пока кто-нибудь заботливый не починит. Но хочется есть из странной уверенности, что едой можно протолкнуть бензиновый ком из горла в желудок, утрамбовать и тогда — полегчает. Непременно полегчает! Только где взять хотя бы бутерброд?
Телевизор не слышен. Сквозь полоску между плотными задернутыми шторами видно, насколько серо снаружи. Кажется, накрапывает дождь. Дом словно выброшен в постапокалиптический мир без людей и надежды на просвет. От перспективы спускаться на кухню легче сдохнуть голодной смертью, укутавшись одеялом в цветочек. На тумбочке — стакан воды и таблетки. Джен помнит, насколько они противные. И от бессилья хочется выжать скупую мужскую слезу.
«Помираю, — свербит воспаленное сознание. — Я точно сегодня сдохну». Джен сжимает в кулаке простынь, тяжело дышит сквозь сухие губы. И замирает, нащупав пальцами что-то пластиковое.
Мобила? Положить ему под одеяло телефон, чтоб не пришлось тянуться к тумбочке… Ну кто ж мог до такого додуматься?
Чтобы позвонить Джа не приходится даже шарить по записной книжке, достаточно ткнуть кнопку вызова и вот он — последний, почти единственный номер в исходящих. Кроме него только пара не забитых в память телефонов поставщиков запчастей, которых Джен проверял специально с личного, незнакомого им номера.
— Сейчас приду, — откликается в динамике после второго гудка.
Рука с телефоном безвольно падает поверх одеяла, и сквозь щель между шторами наконец-то пробивается солнечный луч.
— С добрым утром, умирающая леблядь, — Джа врывается в комнату слишком громко, но за запах жареных сосисок Джен готов простить другу даже оскорбления. — До таблеток дотянуться не судьба, да?
Джен нечленораздельно хнычет в ответ, не пытаясь прокашляться, только хрипит и булькает. Его тянет к тарелке в руках Джа, к тостам и сосискам с разрезанными розочкой краями, он даже приподнимается на локтях, сносит переливы бензина по внутренним трубам, но тарелка проезжает мимо и гулко стучит дном о тумбочку.