А потом… Одним утром они обнаружили кокон разорванным и пустым.
— Куда же он делся? — просипела Миральда, подозрительно глядя на Кларисс.
Та улыбнулась — мечтательно, почти по-человечески.
— Ушел к себе. Дэйлор, где бы ни вышел из кокона, всегда идет на зов своих земель. Такова природа дэйлор, и с этим ничего не поделаешь.
— Тут же болота кругом! — хрипло каркнула Миральда. — Надо его найти, быстрее!
— Не бойся. Дэйлор хорошо чувствуют, куда можно идти, а куда нет. Думаю, твой малыш уже на границе Дэйлорона…
Миральда обессиленно прислонилась к плетеной стенке. Медленно присела на корточки. Как же так? Она нянчила личинку, потеряла из-за него все — и вот благодарность. Ушел, не соизволил даже попрощаться… На глаза навернулись злые слезы.
И потому она не сразу сообразила, что рука болотной ночницы очень нежно обнимает ее за плечи.
— Не плачь, сестра, — прошептала Кларисс, — что-то мне подсказывает, что ты его еще увидишь.
Похолодев, Миральда оттолкнула нелюдь и вскочила на ноги. Неужто ночница все-таки решилась насильно привести ее к перерождению?!!
Нет. Кларисс поднялась с земли, отряхнула серый подол.
— Глупая, глупая ведьма. Все вы, люди, очень глупые. И злые.
И, одарив Миральду самой чарующей улыбкой, ушла.
Помирились в тот же вечер. Кларисс сидела у очага, помешивая в котелке какое-то дурно пахнущее варево. Миральда подошла, присела рядом.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть. Просто… испугалась.
Кларисс бросила на нее загадочный взгляд.
— Я знаю. И потому не сержусь. К тому же я обещала не торопить тебя с выбором.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием веток в огне.
— Почему ты не спишь? — вяло поинтересовалась ночница, не потому, что ей было действительно интересно, а чтобы разбить нависшую тишину.
Миральда пожала плечами.
— Я привыкла ложиться заполночь. Не возражаешь, если я немного посижу с тобой?
— Если только тебя не смущает содержимое моего котелка.
Ведьма покосилась на булькающую жижу — на первый взгляд ничего страшного, похоже на кашу.
— Там нет ничего, что могло бы тебя испугать, — язвительно заметила Кларисс, — даже мне иногда хочется пошутить.
— Ты долго живешь на свете. Расскажи что-нибудь, — попросила Миральда, глядя, как рыжие языки пламени лижут еловые ветки.
Ночница усмехнулась. Поворошила горящие ветки, отчего костер выплюнул в сумерки целый сноп колючих искр.
— Мне не о чем рассказывать, Миральда. Моя история почти закончилась, а твоя еще только начинается. Как мы, ночницы, живем — ты видишь и без моих пояснений. Правда, вы, люди, так и не поняли до сих пор, что все, кого вы называете темной нелюдью, — это всего лишь жалкое отражение ваших мыслей и деяний…
Она замолчала и уставилась на Миральду пронзительным, недобрым взглядом. Ведьма поежилась — с болота тянуло промозглым, до самых костей пробирающим холодом.
— Мне, верно, настало время уйти, — пробормотала она, стараясь не смотреть в продолговатые глаза ночницы, — да и не место человеку в твоем жилище… Я вот думаю, что уже набралась сил и могу отправиться куда-нибудь на запад. Быть может, даже в Меркелон.
— Я не буду тебя удерживать.
Кларисс нахохлилась, как птица на ветру, и принялась с преувеличенным вниманием разглядывать пляску огня. Затем кисло улыбнулась и сказала:
— Сдается мне, ты вернешься. Что бы ты ни думала, Миральда; первый шаг сделан.
— Только время явит истину, — ответила ведьма, — прости, я ничем не могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала.
— Самым большим подарком для меня будет, если, встретив на своем пути болотную ночницу, ты не набросишься на нее с заклятием «шара огня», или как вы там его называете… Все мы — сестры. Сестры печали… Может, ты поймешь это…
Миральда промолчала. Болотные ночницы были злом для человека… но вправе ли она, ведьма, защищать тех, кто лишил ее всего?
Эсвендил и Глорис с легкой усмешкой наблюдали за ней.
— Что, сестренка, теперь ты иначе относишься к долгу ведьмы? Что ж, все мы набираемся ума, набивая шишки…
Кларисс весело подмигнула.
— Если ты твердо решила уйти, я, пожалуй, все-таки расскажу тебе одну историю.
…Ночниц привезли ближе к полудню. Охотники отец и сын — бросили их, спеленутых ремнями, перед Старостиным домом. И, пока собирались любопытные, прохаживались вокруг, то и дело награждая пойманную дичь увесистыми пинками.
Атари прибежала за своей хозяйкой; запыхавшись, стояла и рассматривала двух чужаков, что не просто сумели изловить злобных тварей, но еще и взяли их живыми, что было диковинкой.
Старший охотник — высокий угрюмый мужчина, весь седой, но с глазами черными и молодыми, походил на ворона — с заложенными за спину руками, в черном кафтане. Смуглое лицо его изрезано морщинами и перепахано шрамами — страшными метками, оставленными нелюдью. Атари заметила, что он слегка прихрамывает.
Сын был очень похож на него: такой же черноглазый и угрюмый. Только не седой еще: неровно остриженные пегие волосы постоянно падали ему на глаза, и он то и дело встряхивал головой, отбрасывая назад непослушные пряди.
— А он милашка, — заметила хозяйка, кивая в сторону молодого, — да и золотишко, небось, водится…
Атари молчала. Смотрела на две кучи грязного тряпья, в которых с трудом можно было угадать два женских тела.
Вот они, болотные ночницы, что наводили ужас на всю округу почти год! Теперь уж никто не сгинет в болотах, погнавшись за мороком… Хорошо, что есть еще охотники, которые могут совладать с проклятой нелюдью…
На крыльце появился староста Сверн; отец и сын, как по команде, повернулись к нему.
— Ну что, человече, принимай товар.
Сверн всплеснул пухлыми руками.
— Спасители вы наши!
Колобком скатился со ступеней, боязливо обогнул схваченных ночниц, и, бухнувшись перед охотником отцом на колени, принялся целовать тому руку.
— Брось это! Поднимись… Мы же не бароны какие! — хмуро обронил охотник-сын. Правда, от Атари не ускользнула самодовольная улыбка, мелькнувшая на его губах.
Староста торопливо сунул руку за пазуху, достал пухлый мешочек и вложил его в руку охотника.
— Вот, господин, как договаривались. Не знаю, как Отца Хаттара благодарить!
Он неуклюже поднялся на ноги.
— Теперь, господа, пожалуйте на угощение!
— А с этими, что будете делать? — Старший охотник ткнул носком сапога кучу тряпья, да так, что Атари услышала хруст костей. Ночница взвыла, но второй пинок заставил ее замолчать.
— С этими… с этими… — Сверн, растерянно моргая, воззрился на связанную нелюдь. — Да головы им поотрубать, и все дела. Не то, глядишь, еще развяжутся…
— Не бойся, не развяжутся, — надменно обронил охотник-сын, — ремни-то не простые, а нашим зельем смазанные.
Воцарилось молчание. Затем вконец растерявшийся Сверн пробубнил, что надо бы с мужичками посовещаться. Охотник-отец сплюнул в пыль, ухмыльнулся:
— Я вот что предлагаю, староста. Одну ночницу убьем, а другую — посадим под замок. Видел я здешнюю корчму — скукотища. А нелюдь в клетке, повязанная заклятиями, какая-никакая, а забава.
— А если сбежит? — позволил себе усомниться Сверн. — Мы же деньжат столько больше не соберем…
— Ты что, дурак, сомневаешься в нашей Силе?!!