— Да ладно, — равнодушно успокоила старуха, — чего всполошился, сам себе хозяин.
Женщинам после ответа Полины разговор стал неинтересен. Снова чужая. Полина сердилась на Василия, что испугался, решил замять, а зачем заминать, специально сказала честно, всегда говорила честно, только с этого настоящий разговор и начинался. Но он уже дальше, настырно:
— Меня попрекать нечем. Мне теперь уже ничего не страшно, я на винзаводе выстоял. Там спирт в грелке выносили, на пуговицу вешали под ватник. Вечером примет, утром воды выпьет и опять пьяный. Решил я уйти, пока таким забулдыгой не стал. Товарищи отговаривали: мы тебя поддержим, если что. И начальство отговаривало: ты, говорит, Василий Иванович, ты герой настоящий, мы это ценим, — Василий фыркнул, — тоже мне геройство! Из такой бездны поднимались, а это уж… — и замолчал, замялся. Не слово подыскивал, а снова вырвалось нечаянно потаенное, спохватился. Пауза затянулась.
— …Ерунда это, — сказал тихо, — все равно ушел, ну его, этот спирт, к лешему.
— Не говори, — грустно возразила черноглазая Надежда, — это и есть самая страшная бездна, страшней нет.
— Так ведь… — начал Василий.
— Все! — старшая, упершись руками в колени, поднялась, распрямилась тяжело. — Давайте аппараты подтаскивать, пора, вечером наговоритесь, — пауза, вопросительный взгляд на подруг, те вдруг заспешили в боковушку, и тогда старшая, не Василий, а она Полине:
— И вы, пожалуйста, приходите, если интересуетесь.
— Да, да, — подхватил Василий с облегчением, — поездим немного и в курене соберемся, они как раз и освободятся. А ты на плац к пяти приходи.
Но когда вышла на плац, не увидела привычной сгорбленной фигурки на нем, не услышала радостных криков Сережи. На тропе не было следов копыт. Но у конюшни с радостью заметила двоих. Сидели на кубах спрессованной соломы.
— Чего унылые такие? — окликнула весело сзади.
— Седла не дают, — мотнул головой Василий в сторону конюшни.
Там, в проеме двери, маячила высокая фигура.
— Кто не дает? — спросила тихо Полина.
— Николай. Старший конюх. Злобится. А на что злобится? Мы, что ли, виноваты, что Мишку вздуло.
— Гнездо мышиное съел, точно говорю, — высказал Сережа свою любимую версию.
— Может, мне попросить? — нерешительно предложила Полина и отступилась тотчас: — Хотя скоро темнеть начнет, пока оседлаем…
В движениях старшего конюха даже отсюда чувствовалась злая решимость.
— Все ему мало, — пожаловался Сережа, — и дров мало накололи, и конюшню убрали плохо, и макароны не те принес…
— Ты что, в магазин для него бегал?
— Ага.
— И дрова колете для него лично?
— Это за катание.
— Да ладно, — сердито сказал Василий, — чего ты.
— А ничего, — окрысился Сережа злым зверьком, — он все характер показывает, а нам — молчи.
— Чего расселись! — крикнул от порога конюх. — Коня кто валить будет?
Сережа и Василий вскочили тотчас, заспешили на зов с готовностью.
— Подожди здесь, — на бегу крикнул Василий.
Полина села на куб, поджала ноги, чтоб не замерзли, приготовилась ждать, долго и терпеливо. И хотя ей очень хотелось поглядеть, как валят коня, боялась попасть на глаза злому конюху, чтоб не усугубить вину Сережи и Василия.
«Как быстро-то, оказывается, спесь слетает, — смеялась над своей осторожностью, — вот уже старший конюх для тебя начальство. Бытие определяет сознание».
В конюшне происходила суматоха, метались тени. Проскочил Василий в кладовку и тотчас назад с какими-то ремнями. Снова появился в проеме двери, лил в ведро молоко, потом сосредоточенно что-то из бутылки. Глухой топот, дикие окрики конюха свидетельствовали о неравной борьбе. Тонко и звонко заорал Сережа:
— А ну, стой! Стой, черт косматый!
Василий с ведром ринулся к ним. Топот стал дробнее, конь хрипел, фыркал, голос конюха обрушился длинной тирадой чудовищного мата.
— Да лей же в пасть, — прокричал сдавленно, задыхаясь от усилия, — ну, падла, ну, скотина уродская, стой!
Свист плетки глушился мягким, живым. Зазвенело ведро.
— А, дурак старый, — яростно взвился конюх, — все испортил, недотепа блаженный!..
Василий выскочил из конюшни с невероятной прытью, следом, втянув голову в плечи, Сережа.
Не успели добежать до Полины, вскочившей испуганно навстречу, как вслед полетело и шмякнулось в навоз полено, и конюх заорал от двери:
— Урод, никому не нужный, только сунься, я тебе покажу седло, я тебе катанию с дамочками устрою такую, ввек не забудешь!