Брел вслед за женой по пустынным залам со скудными экспонатами, осматривали тевтонский замок, шутил, дурачился, а в голове кружилось: «Загранка. Идеальный вариант. Решает все проблемы. Деньги, диссертация, Светка рядом. Это обязательно, чтоб вместе. Три года. Конечно, трудные три года, но ведь не привыкать ни к жаре, ни к морозам. И никаких проблем. Загранка. Помочь может только один человек — Сомов. Ему ничего не стоит. По-настоящему помочь, чтоб со Светкой поехать и чтоб стоящее подобрать, диссертационное, а не просто вкалывать за сертификаты. Сомов. Сомов. Попробуй объясни ему все это, попробуй вообще завести разговор. Не смогу. Не умею. Пора уметь, не мальчик. Спасение утопающих и так далее. Сомов. Найти момент».
Нашел. Если б знал, чем обернется, и близко не подошел бы. А ведь ничего особенного — дружеская услуга. В последний вечер, до этого так и не решился. Сомов был словно подчеркнуто отчужден и неприступен. И тогда в последний вечер, от отчаяния упустить последний шанс. И за всем этим какая-то гадость, что-то темное, непонятное. И презрение к себе, и ненависть к ней, узнавшей о его падении, не пощадившей. К ней — причине этого падения.
Навалившись грудью на полированную стойку, Сергей негромко и очень интимно, как гипнотизер, внушающий свою волю пациенту, упрашивал медноволосую кудрявую женщину-администратора.
— А, может, найдется что-нибудь? Вы поглядите — вон же квадратики не зачеркнуты, — показывал на ведомость размещения постояльцев.
— Не могу, — отвечала медноволосая, — ждем автобус из Ленинграда.
— А если он не придет?
— Почему не придет? — удивилась администратор и посоветовала: — Вы в деревню поезжайте, там многие комнаты сдают. На Садовой, например.
Сергей обернулся: Светлана сидела в кресле за низким столом, рассматривала мозаичное панно на стене.
Расслабленная поза и скучливое выражение лица выражали равнодушное ожидание.
«Ну просто странствующая герцогиня, а я сопровождающее лицо. Лакей, короче говоря. Нет, холуй».
— Ничего не поделаешь, придется ехать в деревню, — громко и злорадно сообщил от стойки.
Светлана будто и не услышала. Администраторша улыбнулась сочувственно: этот вариант семейной жизни наблюдала, видно, не раз. Придвинула ведомость, задумчиво оглядела ее и, приняв окончательное решение, отодвинула бумажку со вздохом:
— Ничего не выйдет, одно женское место ведь не устроит вас?
— Почему не устроит? Очень даже устроит, — живо откликнулась Светлана. Встала, громко шаркнув креслом: — Где анкеты?
Заполняла листок аккуратно, как старательная школьница; коротко и часто заглядывала в раскрытый паспорт.
Чтоб не встречаться взглядом с администраторшей, Сергей с глупым вниманием уставился на бледно-зеленую в розовых подтеках страничку, каллиграфически заполненную знакомыми сведениями.
«Что делать? — в смятении думал он. — Это же предательство. Уйти? Разорвать анкету?»
С маленькой фотокарточки открытым честным взглядом пай-девочки, отличницы и скромницы смотрело молодое, уже забытое ее лицо. Такой встретил первый раз в Ленинграде. Проходила практику в Эрмитаже. Толстые тетради с лекциями, синее бархатное платьице с кружевным круглым воротничком, любимый зал барбизонцев на втором этаже. Зимняя канавка: «Умри, но не давай поцелуя без любви». Куда это все ушло? И было ли это?
— Желаю хорошо отдохнуть, — сказал хрипло, — я приду часов в десять, не рано?
— Нормально, — протягивая анкету администраторше, сказала она, — погоди, я возьму из машины сумку.
— Чего надулся? — спросила на улице весело. — Нормальный вариант, утром у меня примешь душ.
Сергей вынул из багажника ее саквояж, поставил на землю.
— Умри, но не давай поцелуя без любви, — посоветовал с притворной серьезной многозначительностью.
Посмотрела долго, видно, ответ прикидывала, позлее. Заметил вдруг странную тень на ее лице. Будто неумелый ретушер заострил черты, будто легкая невидимая пыль припорошила кожу.
«Дорога сказывается и возраст, — решил спокойно, — уже не та, что прежде. И теперь нелегко будет подцепить такого дурака, как я. Придется постараться».
— Я свободен? — спросил насмешливо, — или вещи помочь снести, а то… — осекся, поняв, какую оплошность допустил. Ответ ее уже знал. Но сказала другое.
— Надоело, — отчеканила раздельно, сузив яркие, даже на сероватом странном, гудронном каком-то загаре глаза, — понимаешь, надоело. Кривляйся перед кем-нибудь другим, а мне опостылело.
— Договорились, — спокойно согласился Сергей и сел в машину.