Выдержав уважительную, подобающую горькому признанию паузу, та, привалившаяся спиной к стене — «если бы был врач, мог бы легкие выслушать» — подумалось неуместное, — спросила тихо:
— Чем же оно тебя мучает? Наверное, многие так бы сказали о своем прошлом, если б умели.
— Я не о многих. Я о нем. Почему он так сказал? Это не случайно. Дай ложку.
— А ты вприкуску. Как я, а то я угрелась.
Шаги. Звяканье ложечки в стакане.
— Неужели тебе не холодно?
— Нет.
— Вот странная вещь со мной. Я ведь тоже не должна мерзнуть. Дома ведь при такой температуре в кофточке одной на работу иду. Слушай, Ада, помнишь, как мы радовались, когда в новое здание переехали? Что туалет там теплый, помнишь? А как постирушку в нем затеяли? Сначала все тайком стирали, в хлорвиниловые пакеты складывали, а потом уже все вместе. Докучаева тогда «Дарью» принесла на всех или «Тайд». Помнишь?
«Да. Это она — Адель. Играй, Адель, не знай печали».
Когда шли через весь поселок куда-то на окраину его, говорила не останавливаясь. Поняв ее состояние, Сергей испытал жалость, заботливо взял под руку. Как все влюбленные, он теперь остро ощущал настроение других людей, будто слезла с него кожа и под ней обнаружилась новая, тонкая, чувствительная к самому слабому прикосновению чужой души. И судорожная говорливость незнакомой женщины не раздражала. Знал, отчего она: от благодарности, что пошел провожать, от боязни, что соскучится случайный попутчик, от одиночества, от комплекса жительницы провинции, желающей показать приезжему из столицы, что не забурели здесь, не отстали от кипящей где-то далеко интеллектуальной жизни.
Подошли к двухэтажному деревянному дому барачного вида. Обычному дому, каким был застроен почти весь поселок. Спутница замолкла тотчас, будто сработало какое-то реле, высвободила свою руку.
Только сейчас, стоя напротив в зловеще зеленоватом свете ртутного фонаря, Сергей мог разглядеть девушку как следует. Бедой ее внешности была чрезмерность. Слишком черные и слишком блестящие волосы, слишком широкие и слишком густые, сросшиеся брови и странно асимметричные глаза с длинными, по-коровьи прямыми ресницами. Фигура зрелой матроны, полная нежная шея. Вспомнились приторно сладкие, обвалянные в чем-то белом вязкие кубики рахат-лукума.
«Восточный тип. Рано состарится», — мысленно заключил Сергей.
— Ну и как? — спокойно спросила девушка.
— Что как? — оторопел Сергей.
— Каковы результаты столь внимательного осмотра?
Неожиданная, пугающая прямота вопроса застала врасплох. Он не знал, что ответить. Прямота эта обещала два совершенно противоположных поворота событий. В одном из них участвовала женщина без предрассудков, в другом — умница, трезво глядящая на мир, на себя в нем и трезвостью этой защищенная от обиды и ненужных посягательств.
Боясь ошибиться и уже испытывая к ней любопытство, Сергей решил отделаться немудреной остротой:
— Не знаю, что скажет доктор, но, на мой взгляд, все в порядке.
Она высоко подняла лоснящиеся брови.
— Есть такой глупый анекдот, — торопливо пояснил Сергей, — женщина приходит в кабинет врача, а там какой-то…
— Вспомнила, — перебила спокойно. Протянула пухлую руку с одиноким тоненьким перстеньком, — до свиданья.
Сергей взглянул на часы:
— Только одиннадцать. Пригласите таежного скитальца чаю попить в домашней обстановке.
— Это… — она подбирала, видно, необидные слова.
— Я через час уйду, — торопливо сказал Сергей, — ничего страшного, — и взял ее под руку, потянул несильно, но твердо к подъезду.
На лестнице пахло помоями, желтая луна торчала в высоком окошке, точно вписавшись в квадрат рамы. Ада открыла обитую драным войлоком дверь. Торопливо завозилась с замком, но не успела. В тупике маленькой прихожей осветился прямоугольник, в нем возникла дородная женщина, сказала нараспев, с любопытством вглядываясь в Сергея:
— Адочка, к тебе приходил Евгений, он в восемь прилетел, рейс задержали.
— Правда? — обрадовалась Ада. — Как жаль, что не было меня.
— Он мне гранатов привез, как обещал, такой милый.
— Да, да, — рассеянно согласилась Ада. Она медлила открывать дверь, видно, очень уж хотелось броситься сломя голову к приехавшему Евгению.
Но Сергей решил не отступать. Стоял спокойно, всем видом выражая терпеливое, но твердое ожидание. И Ада почувствовала это, или просто вежливость взяла верх над порывом, толкнула дверь плечом: