Впервые за весь срок включили колокольчик динамика, гремели румбы. И все это: крики детей, лай собаки, пологие крыши коттеджей-вигвамов, суета женщин, торжественная важность мужчин — напоминало индейский поселок, готовящийся в сумерках к ночному долгожданному празднеству, и когда Сергей, услышав ее шаги, высунулся из ванной с жужжащей бритвой в руке и сказал с неудовольствием нетерпения:
— Ну, что же ты! Переодевайся и причепурься как следует, — поинтересовалась холодно:
— А где же костер?
— При чем здесь костер? Через полчаса идти, — удивился он.
— Как же проводы Большого Змея и без костра?
— Можно и костер разжечь, — миролюбиво согласился Сергей, — все можно! Есть хорошие новости, добреюсь — расскажу.
В ванной горланил весело под репродуктор.
— Мы не танцуем танго, нам нравится пачанга, та-ра-ра-ра-рам, ра-рам, — и еще какие-то бессмысленные слова и возгласы.
Вошел, пританцовывая, вихляя бедрами.
— Ча-ча-ча!
Потянул ее за руку, поднял с кресла.
— Мы не танцуем танго, нам нравится пачанга, учись, делай как я, делай лучше меня, — прищелкивал пальцами, дергал плечами.
— Да что с тобой? — Светлана отняла руку.
— Сафра, сафари, симба, мамба, румба, — выкрикивал он, поднял ее и закружил, — это все теперь наше! Зеленые холмы Африки, пальмы, гнущиеся под пассатом, и я в порядке, мэм, в полном порядке!
Отпустил на пол, уткнулся лицом в шею, как в далекие, самые лучшие их времена, и зашептал, щекоча губами кожу:
— Нарядись, пожалуйста, сегодня у нас праздник.
— Что случилось? — спросила спокойно Светлана, интонацией предостерегая его от новых взрывов непонятного буйного веселья. Подумала, что в незашторенное окно их могут увидеть. Освободилась осторожно от его объятий. Задернула портьеры.
— Так что же случилось?
— Я разговаривал с Сомовым, и он твердо обещал, его слово закон.
— Что обещал?
— Контракт на три года. Детали уточним в Москве. Где итальянский галстук, тот, что ты купила? — И снова, приплясывая, двинулся к шкафу.
— Когда ты успел с ним поговорить?
— Да вот тут… зашел к нему… мимо шел, а он… — маленькая заминка.
— Что он?
— Да ничего. В общем, поговорили, выпили чуток. Он, конечно, классный мужик. Тебе час на сборы хватит?
— Наверное.
— Тогда я пошел, а через час зайду за тобой.
— Куда пошел?
— Да дельце есть одно, и в Хядемясте съездить надо. Водки не хватит.
— Почему именно ты?
— А почему не я, — сосредоточенно пересчитывал деньги в бумажнике.
— Расскажи, о чем говорили.
— Потом, — глянул на часы и заторопился, — где же ключи от машины?
— Наверное, в том пиджаке. Что за спешка? Я с тобой поеду, по дороге расскажешь.
— Не надо, — как-то слишком торопливо отказался он, и тень, нехорошая, пробежала, — не надо, ты лучше собирайся.
— Погоди, — только и успела крикнуть вслед запоздало.
«Оно ничего не означает, и оно означает все», — вспомнила слова Сомова; стояла перед раскрытым шкафом, бессмысленно уставившись на платья, — какое благородство, прощальный подарок, щедрый подарок, загранкомандировка мужу. «Езжайте, милые, обарахляйтесь». — Сообразила, что платье надо выбрать.
Сняла с перекладины самое нарядное, бросила на постель.
Стояла перед зеркалом в одной комбинации, — совсем еще ничего, но ему не нужно. Решительный мужчина, днем «люблю», вечером «езжайте, милые».
«Нет, Сомов, никуда я не поеду. Я останусь с тобой».
Показалось, что стучат, накинула торопливо халат.
«Если зовут помогать, не пойду. Пускай благодетель, а я не пойду. Гадость получается, двусмысленность. И вообще не пойду, пускай Сергей соврет что-нибудь».
Снова стук, робкий.
— Вы с ума сошли, Сомов, — сказала строго, когда вошел в комнату.
— Ничего, у нас есть время, — брякнул сварливо, но сел неловко, напротив, на угол постели. Очень невыгодно сел. Свет торшера лез в глаза, резко обнажил красное потное лицо со вздувшейся на лбу веной. Он уже порядочно выпил, потому что улыбался странной извиняющейся улыбкой и все проводил ладонью по широкой челке-начесу, приглаживая влажные пряди. Безвкусно дорогой, плохо сшитый костюм морщил на рукавах, дыбился горбом на спине.
— Я не пойду на ваши проводы, — она ждала огорчения, уговоров, но услышала другое.
— Да, да. Так оно лучше будет, — встал, прошелся по комнате неловко; край рукавов в провинциальной какой-то стеснительности прихватил в зажатой горсти, оттягивая книзу. Светлана заметила, что цепко исподтишка приглядывается ревниво к разбросанным вещам и предметам, будто надеясь за беспорядком их угадать тайное, сокровенное жизни обитателей. Остановился перед ней, сообщил, как дурную новость: