Наконец, генерал дождался, так ему, во всяком случае, представлялось, удобного момента и, как о чем-то незначительном, вроде бы даже и вскользь, заметил:
— У этого вашего строителя, Аникеева, сосед есть, некий Михеев. И дом он себе отгрохал, и фермерское хозяйство на той самой земле Подмосковной. Не сомневаюсь, что если тут копнуть как следует…
— То-то я смотрю, вы все о чем-то своем думаете, явно какие-то комбинации продумываете. Но я не возражаю, личный интерес должен быть, это всегда хороший, если не лучший, стимул. Вынужден, однако, повторить: тактические наработки и варианты меня совершенно не интересуют. К тому же мне сдается, что вам все никак покою не дает этот молодой человек, фамилию которого я уже забыл, — невежливо перебил хозяин своего собеседника, фразой «фамилию уже забыл» давая понять, что не намерен участвовать в детальном обсуждении.
— Какой он молодой! Он почти мой ровесник, — попытался возразить генерал, не желая отступать от затронутой и весьма животрепещущей для него темы.
— Ну для меня вы все — молодежь, — внешне благодушно заметил Патрон. Впрочем, благодушествовать он не собирался и продолжил жестко, демонстрируя при этом, что его память цепко хранит любые детали: — Вы, кажется, уже не раз потерпели фиаско на этом фронте. Кто уверял, что из Женевской тюрьмы Михееву не выбраться, кто устроил шоу с обыском в его доме, когда вмешался в ваши дилетантские, если не сказать топорные, действия Патриарх? И что вы получили в итоге? После Женевы Михеев стал героем — статьи в газетах, телепередачи, фильмы, книги о его жизни. И так всякий раз, когда вы пытались с ним разобраться. Признайтесь, у вас что, есть какие-то личные счеты с ним?
— Я его уничтожу, — не отвечая впрямую на вопрос, сквозь зубы процедил генерал.
— Не возражаю. Попутно можете уничтожить еще с десяток тех, кто может стоять на подступах к Аникееву. Только не забывайте о главной цели. И не ставьте личные амбиции превыше всего.
Патрон раскурил погасшую было сигару, с явным наслаждением отхлебнул коньяку из огромного пузатого бокала и наставительно заметил: — На Востоке говорят, что, если решил кому-то мстить, рой сразу две могилы. Вам это должно быть понятно, как никому, — ведь в ваших жилах течет восточная кровь, — Патрон, как его ни подмывало, все же удержался от напоминания весьма характерного прозвища своего нынешнего собеседника.
***
Устрашающее прозвище Чингисхан Марат Мингажев, тогда еще майор, получил, когда его направили для подавления бунта в маленьком казахстанском городке, названном по чьей-то идиотской прихоти именем украинского Кобзаря. Закрытый для свободного посещения, городок этот занимался в основном производством чего-то такого, от чего люди, его населяющие, лысели годам к двадцати пяти. В тот год налетела на местный скот какая-то ураганная зараза, выкосившая под корень всех коров. А тут еще накрыла местные степи ранняя жара, злой и горячий ветер погнал на всю округу гадкий запах гнилого мяса. Городской «треугольник» — секретарь горкома партии, прокурор и председатель местной потребкооперации — заседал недолго. Возможность мгновенного обогащения затмила разум. И уже на следующий день прилавки всех здешних магазинов были забиты тухлятиной, чуть промытой в растворе марганцовки. Да если бы только магазины. Протухшее мясо поступило во все «точки» общепита — городские столовые, детские сады, больницы. Падеж скота неизбежно грозил повлечь за собой и «падеж» людей. Население города взбунтовалось. Но майор Мингажев, командуя солдатами внутренних войск, подавил бунт столь решительно и жестоко, что долго потом еще смывали и соскребали с мостовых кровь людскую. Вот тогда-то и получил он прозвище Чингисхан, о котором не стал ему нынче напоминать Патрон.
***
— Я родился и вырос в России, у меня русская жена, и своим родным языком я почитаю русский язык, а вы все попрекаете меня происхождением, — с нескрываемым раздражением произнес Мингажев.
— Полно вам, голубчик. Что вы так занервничали? Попрекать можно дурными связями, но никак не происхождением. Вы уж простите старика, если что, не подумав, брякнул.
Но глаза его при этой благодушной тираде блеснули таким ледяным холодом, что генерал невольно поежился и мысленно обругал себя последними словами: «Забыл, где находишься и с кем говоришь, расслабился. Тут не то, что за каждым словом — за каждым жестом следить надо». И сугубо деловым тоном продолжил: