— Комната большая, ночуйте пока здесь, — сказал председатель, прощаясь, — а завтра девушки приберут вашу квартиру.
— Да нет, я бы сама, — встрепенулась Виолетта.
— Ничего, ничего, вы у нас пока гостья. До свидания!
Аттаукай дал ей чистое белье — его много осталось еще от жены, а сам прилег на полу на шкурах. Но Виолетта легла не раздеваясь, и это, понял Аттаукай, знак недобрый.
Напоминать ей о ее словах он не стал. Ведь если он никогда не забывает о том, что говорит, — почему она должна забывать? Здесь, в этих краях, никогда никому ни о чем не напоминают…
Вздохнул Аттаукай, налил чаю, попил, покурил.
Всю ночь он ворочался на шкурах, спал беспокойно, давно в его доме не ночевала женщина — было ему как-то не по себе.
Утром он не обнаружил Виолетты. Посмотрел на кухне — чемоданчика ее тоже не было.
«Все женщины одинаковы, — горестно подумал он, — ни одной верить нельзя».
Пошел он за нарядом к председателю.
— Заходи, Аттаукай, заходи! Как ты думаешь — последняя это пурга, а?
— Ко-о… может, последняя…
— Я думаю, последняя, май все же на носу… Ну, еще пара майских пург, и все — будет весна… да?
— Да.
— Но ты можешь увидеть лето раньше. Цветочки, фрукты, ягоды, продукты.
— Как? — удивился каюр.
— За хорошую работу решили мы дать тебе путевку на материк. Там уже лето. Езжай куда хочешь…
— Куда путевка?
— Сам выбирай — одна в Ялту, другая — Карпаты… Есть желание? — спросил председатель.
«Сердце — всегда сборище больших желаний», — вспомнил Аттаукай тундровую пословицу и промолчал.
Аттаукай покачал головой:
— Весной охота хорошая. Надо охотиться…
Он тихо ушел, а председатель вздохнул и снова уткнулся в бумаги.
Но в дверь постучали, и на пороге снова появился Аттаукай.
— Передумал? — спросил председатель.
— А в Грузию путевки есть? — спросил Аттаукай.
— В Грузию? На Кавказ, что ли?
— Ага…
— Зачем тебе на Кавказ, Аттаукай?
Тот молчал, переминался с ноги на ногу. Мысленно он уже был там, в горах, на лихом коне. Вот он влетает в стойбище, и самые красивые горянки бегут ему навстречу. Он хватает одну, заворачивает в шкуру и бережно кладет на коня. Потом раздумывает, хватает еще одну, осторожно заворачивает и кладет рядом, это для Кляуля. Когда он через пятнадцать суток вернется в тундру, ему тоже понадобится жена. Всегда надо помнить о товарище.
От этих мыслей его отвлекает усталый голос председателя:
— Я позвоню в район… узнаю… ишь ты, на Кавказ захотел, будто тут гор нет. Вон их сколько, забирайся на любую!
Аттаукай улыбнулся и ушел. Конечно, размышлял он, если председатель достанет путевку, придется пропустить один раз охоту, ничего не поделаешь, есть дела поважнее.
Праздник Луны
Приключения всегда говорят о том, что ты чего-то не можешь, а мне хотелось быть опытным тундровиком.
Тогда, во второй раз, мы были вместе с Нанывгаком. Мы прижались друг к другу и курили. Снег совсем засыпал нас, яму под нартами мы выкопали хорошую. Пурга бесновалась где-то над нами.
Было тепло.
Со стариком мы старые друзья. И вообще, когда сидишь под снегом, всегда говоришь правду. Я рассказывал о Ней. О том, что это лучшая женщина в мире.
Старик молча кивал головой. Это он знал лучше меня: месяц назад Нанывгак похоронил Ильмытваль — свою единственную на этом свете женщину. Оставила она ему четырех дочерей.
В прошлом году Ильмытваль узнала, что у меня родился сын, и спросила, когда Она и сын приедут с материка. Я сказал, что осенью. Осенью Она и сын действительно приехали. Парень был уже большой — месяцев семь.
Вечером Ильмытваль и с ней две старухи пришли ко мне в гости. Сначала мы пили чай и обсуждали поселковые дела. Затем они спросили, где сын? Я провел старух к нему.
Сын не спал. Он стоял в кроватке, вцепившись ручонками в ее спинку, и с удивлением глядел на старух.
Они сели прямо на пол. Ильмытваль вышла на середину комнаты, запела и, припевая, стала танцевать. Это был древний ритуальный танец. Песня посвящалась моему сынишке.