— Готовить надо, — сказал Вири.
— Раньше готовили… — сказал Маркин.
— Ии, — кивнул Вири, — хорошо готовили… Тренировали… Чайник снегом набивали, над жирником подвешивали и тренировали малышей. Чтоб росли сильными и выносливыми… и ловкими. Чайник был как часы…
— Часы? — не понял Маркин.
— Ии… Пламя жирника маленькое, тает снег полчаса… получается вода… Потом вода закипает, через час… Вот и тренируют старики своих малышей, пока вода не закипит, часа полтора…
— А что делали?
— Много… Помню, то приседаем, то прыгаем, то камни тяжелые поднимаем. Или сыромятный ремень из рук друг у друга тянем… Ой! — засмеялся Вири. — Со лба пот течет, из глаз слезы льются, в носу щекотно. Спина мокрая, пот по спине течет… Даже пол возле ног намокал. А чайник-часы висит себе, не поет! Вот уж мы злились — когда же закипит!
— Да-а, как в спортзале…
— Зато редко болели, — сказала Аминак, — только к старости.
— Я не болел, — сказал Вири. — Крепкий был. Один раз болел, стариком. Даже имя новое не брал.
— Больному у нас раньше давали новое имя, чтобы запутать духов, — объяснила Маркину Аминак.
— Я не хотел новое имя. Зачем обманывать духов? Врачи их лучше обманут. Старому не надо новое имя. Ему надо здоровье.
— Отец на рыбалку и сейчас только пешком ходит.
— На Эмгувеем?
— Ага… километров двадцать…
— До реки восемнадцать, — уточнил Маркин.
— Ага, — согласилась она.
Вири закончил свой бесконечный чай, переоделся и, прихватив трубку, ушел во двор. Там на приколе были его собаки. А на столбах, в рост человека над землей, лежали нарты в ожидании первого снега. Там был и его сарай. Надо осмотреть имущество, собак покормить, посмотреть их.
— Я не знал, что тебе привезти, — глядя на куклу и как бы извиняясь, сказал Маркин. — Хотел косметику, да не было польской…
— Мне не идет краситься, — засмеялась Аминак. — Я сразу на русскую становлюсь похожа. Ты невнимательный, никто из наших девушек не красится.
— А замуж ты за кого выходить будешь?
— За эскимоса. Чтобы был из нашего племени.
— А если нет?
— То за чукчу. Берегового. За тундрового не хочу, кочевать не умею.
— А если ни тот, ни другой не захотят?
— Тогда, на худой конец, за русского… Их много теперь приезжает. И все холостые, — засмеялась Аминак.
Не очень-то весело Маркину слушать ее разговоры, не поймет он, когда она шутит, когда нет.
— Надо бы нам с тобой поговорить, — решается он на откровенность. — Встретиться…
— Встречаться и говорить лучше вечером.
— Почему?
— Вечером больше веришь.
— Ну уж не скажи! Вечером тоже порядочно врут.
— Нет! — сказала Аминак, и так сверкнули ее глаза, такая блеснула улыбка, что понял Маркин сразу — про вечер Аминак все знает лучше его.
— Ладно, — сказал он.
Она кивнула.
Маркин вышел на крыльцо и увидел Вири за странным занятием. Старик отрезал каблуки у новых резиновых сапог.
— А, ходить плохо, — сказал Вири.
— Торбаса из них делаешь?
— Торбаса…
Носить их он будет с чижами[7], догадался Маркин. А местная обувь на все сезоны — без каблуков. Это удобно. Оттого и походка у всех мягкая, неслышная. Надо бы и себе справить на зиму. Пожалуй, лучше Аминак никто и не сошьет.
— Скоро зима, — начал издалека Маркин.
— Аминак тебе торбаса шьет, — сказал Вири, — шкуры у нее хорошие…
Маркин хмыкнул. А Вири, отрезав наконец каблуки, отнес сапоги в кладовку и принялся готовить еду собакам.
Маркин любил наблюдать за Вири. За тем, как тот не торопясь и основательно выполняет любую работу, любую мелочь. И не сразу понял Маркин, что мелочей в тундровом быте нет. Вот приколоти к нарте деревянные стояки гвоздями, на скорую руку — один маршрут они выдержат, а в следующем нарта развалится в пути, и будет беда. Вот почему в нарте ни единого гвоздочка, все стянуто ремнями, каждая деталь в пазу пригнана плотно, но настолько, чтобы с помощью ремней амортизировать, а не ломаться.
Поначалу Маркин задумал диссертацию сугубо охотоведческую. Но с каждым годом, все глубже изучая материал, он понял, что нужно другое — книга об опыте жизни человека в суровых условиях Севера.
В прошлом году он был свидетелем, как из тундры вертолет вывез двух совершенно отощавших геологов. Они не могли передвигаться, были на пределе: ни рыбы в реке, ни ягод в тундре, ни дичи, ни своих консервов. И все-таки… Вири показал Маркину съедобную траву, откопал съедобный корень, нашел еще один.