— Так, — ответила Аделаида. Девушки смотрели на боцмана с нагловатой беспечностью победительниц. Кто-то из них включил транзистор.
— Отставить музыку! — рявкнул боцман.
Транзистор выключили.
— Гуляем? Водка — сила, спорт — могила, а? Посмотрите на себя — весь марафет растеряли!
— Да, — кивнула Аделаида.
— По коням! — показал он девушкам на бот совсем не по-морскому.
Девушки усаживались в боте. На берегу осталась только Аделаида.
— Я не хочу в море! — кричала она. — Я хочу в отпуск! На полгода. Андрэ, я хочу на берег.
Маркин подошел проститься.
Она обняла его, поцеловала. Потом чмокнула боцмана. Побежала к боту, крича:
— Ой, как я не хочу в море! Андрэ, забери меня!
— Подожди! — крикнул ей Маркин.
Он побежал к домам. Боцман не давал команду на отплытие, ждали Маркина.
Вернулся Маркин. Протянул Аделаиде пушистый белый ком. Это был щенок.
— Какой красавец! — охнула Аделаида и чмокнула щенка в нос. — Чур он мой!
— Твой, твой, — успокоил ее боцман, — чей же? Отчаливай!
Мерно затарахтел двигатель бота. Боцман остался на берегу. Присел рядом с Маркиным. Закурил.
— Хорошего ты Аде щенка подарил, — сказал боцман.
— Эскимосская овчарка! — не моргнув, соврал Маркин.
— Упряжная?
— Конечно! Кавайахтук зовут, запомни.
— Как?
— Ка-вай-ах-тук! В переводе с диалекта имтугмит — Спать Пошел. Он, когда еще совсем-совсем маленьким был, много спать любил. Как только домой в тепло его вносили, он сразу шел в свой угол и спал. Знал свое место дома и всегда туда спать спешил. А у вас на судне нет собак?
— Нет. Был медвежонок, большой стал, кусаться начал. Отдали в зоопарк в прошлом году. Хорошо, теперь щенок будет.
— Пусть девчонки с ним забавляются.
— Все забот больше, — вздохнул непонятно боцман.
— Давно в море? — спросил Маркин.
— Давно… полтора месяца… Конечно, девчонкам без берега трудно.
— Еще бы! — поддержал Маркин.
— Я всем на пароходе сказал: кто к ним прикоснется — во! — И боцман показал свои кулаки. Маркину сразу стало как-то неуютно.
— А они дома не ночевали… гм… Что же им напишем в характеристике?
— Напишите что-нибудь хорошее, — предложил. Маркин.
Боцман посмотрел на него странно и недоверчиво:
— Пусть помполит пишет. Это его забота.
Долго еще сидели Маркин с боцманом на бревне и вели разговоры о смысле жизни. Маркин понял, что была у него в жизни трагедия, и оттого не верил боцман женщинам — ну, прямо ни одной.
— Вот… — продолжал боцман. — Решил я тогда на ней жениться. Но что-то меня насторожило. Понимаешь, идем мы с ней по набережной, гуляем. И все встречные мужчины с ней здороваются. Понимаешь? Идут — и здороваются. Вежливо так. Конечно, мне такое уважение к ее персоне льстило. Но мог бы ведь кто-нибудь из них и не поздороваться, а?
— Популярность — она зря, видать, не приходит, — понял мысль боцмана Маркин.
— Вот-вот, — согласился тот. — Дал я себе команду отчаливать и больше о женитьбе и не думаю. Зазноба-то у меня в каждом порту есть, как же без этого, черт бы их побрал! Но серьезно — ни-ни! Неча сердце иссушать — все они одинаковы… А у вас правда отпуск на полгода?
— Правда.
— Можно развернуться! Я бы сразу в Одессу или в Сочи.
— Можно и в Ялту, — неуверенно предложил Маркин, поскольку никогда на юге не был.
— Можно, — согласился боцман. Он встал, посмотри на часы. — Что у вас есть в магазине?
— Спроси в ТЗП икры. Еще осталась. По местным тарифам вдвое дешевле.
— Бывай, — протянул боцман руку.
— Счастливо…
А вечером у себя дома — в доме у Вири — узнал Маркин, что совершил тройное преступление. Во-первых, никогда нельзя дарить не принадлежащую тебе вещь, во-вторых, Кавайахтука Вири подарил Аминак — это был ее любимый щенок, а в-третьих, сам факт подарка болью отозвался в сердце Аминак, поскольку поговаривали, что не зря Маркин останавливается в доме Вири.
При воспоминании об этом, уже минувшем, снова стало ему неловко и стыдно. «Надо же! Отличился… — казнил он себя. — Показал широту души за чужой счет…»
Он смотрел на море, и настроение у него окончательно испортилось.
Подошла Аминак.
«Лишь бы она не напомнила», — подумал Маркин.
— Где отец? — спросила Аминак.
— Ушел в сторону клуба.
— Что там?