Каждый раз, приезжая домой, Томас стучался в двери особняка Дрейков, но Джанет с сожалением замечала, что Тим слишком болен, чтобы общаться, и Уэйн уходил ни с чем.
Тим прятался в тени веранды и издалека наблюдал за ним и его новым миром.
Время менялось, а Тим — нет. Он был постоянной точкой, константой. Ему нужно было решить, что делать с этой вечностью. Наверное, это и хотела сказать ему Баст, приведя к нему золотистого Сайласа.
Впереди Томаса ждала карьера выдающегося хирурга, спасшего множество жизней, наследство отца, доживавшего последние дни, и собственный сын.
Тим его возвращения не дождался — ему нельзя было ждать. За пару месяцев до того, как к имени Томаса Уэйна приставили заветные буквы «Д.М.», Дрейки снова упаковали все вещи в коробки и переехали в Метрополис. Тим с тоской думал о расставании с единственным другом, и в то же время его сердце начинало стучать быстрее, стоило подумать о том, что ещё немного, и он окажется в городе небоскрёбов, газеты «Дэйли Плэнет» и Супермена.
За окном кипела первая половина шестидесятых. В космос полетел первый человек, а через пять лет на Землю спустился Марсианский Охотник, оплакивавший гибель родной планеты. После долгого сна послевоенного времени и молчаливой зависти вдохновению друга Тим готовился встретить семидесятые полным надежд.
Это исполнилось лишь наполовину. Он заметил, что не только его родители, но даже Супермен меняется с возрастом. Становится старше. Стареет.
В следующий раз Тим вернулся в Готэм спустя несколько месяцев после того, как Томаса и Марту убили.
========== Злоумышленница ==========
Он видел сына Томаса лишь мельком.
В Готэме было серо, промозгло и холодно — на улице стояло начало двенадцатого месяца года, по старинке всё ещё носящего имя «декабрь». Дрейки заканчивали переезд, и Тим вместе с отцом переносил коробки из грузовика в дом. Они перекидывались короткими фразами, обсуждая недавний бейсбольный матч, первые шаги человека на Луне и последние новости археологии, когда мимо медленно проехал чёрный Роллс-Ройс. Совсем недавно точно такой же красовался на экранах кинотеатров в очередном фильме про Джеймса Бонда.
Тим остановился, держа в руках одну из коробок, и проводил его взглядом. На заднем сиденье он заметил хмурого мальчишку. Мальчишка был похож и не похож на Томаса одновременно. Во взгляде Томаса была печаль. Во взгляде его сына было что-то совершенно иное. Что-то, от чего даже у Тима по спине пробежал холодок.
Мальчик повернул голову, выглядывая в окно, на пару мгновений встретился глазами с Тимом и тут же снова отвернулся.
— Ты знаешь, куда они уезжают? — Тим поудобнее перехватил коробку и посмотрел на Джека. Тот делал передышку — с возрастом обострилась военная травма, и теперь у него часто ныла нога.
— Брюс с дворецким? — Джек тяжело вздохнул и поднялся. — Без понятия. Я просто знаю, что они решили уехать. Поэтому подумал, что мы можем вернуться.
— Ясно.
Тим отволок коробку в дом, а за ней и все остальные.
Постепенно их дом снова наполнился былым уютом. Тим даже на время забыл, что его родители стареют, а он не взрослеет. Дрейки часто убеждали его, что в этом нет ничего страшного и что они накопили достаточно денег, чтобы он мог ухаживать за ними, не работая, когда они выйдут на пенсию.
И всё же всё чаще в разговоре всплывала тревожная тема смерти. Насколько долго проживёт сам Тим? Он не старится, но его можно ранить. Бессмертен ли он? Отмерила ли Баст ему какой-то срок? И что он будет делать, когда мать и отец умрут?
Джанет часто отшучивалась, что ему не удастся избавиться от них так рано, и Тим был склонен ей верить. Сейчас они могли позволить себе маленькую роскошь беззаботной жизни. Решить свою задачку они могли и завтра.
Рождество тоже выдалось пасмурным. Готэм всё чаще напоминала Тиму ворчливую женщину, с каждым годом становившуюся всё сварливее. Она куталась в серое сама и срывала цвет со всего, что попадало в её владение.
И всё же Рождество было Рождеством.
Тим купил подарки родителям заранее, припрятав их в своём старом тайнике на веранде. Старшие Дрейки оказались не так прозорливы, и до позднего вечера они простояли в очередях за подарками и праздничными сувенирами. Тиму казалось, что дом и так достаточно обвешан яркими гирляндами и еловыми ветвями, и ещё пара керамических святых Николаев и оленей им не нужны, но не противился. В конце концов, это позволяло его родителям с головой окунуться в чуждый ему самому праздник.
В сочельник Джек и Джанет задержались. Предварительно позвонив ему из автомата, они пообещали поужинать в городе и вернуться к полуночи.
Тим не волновался. Он привык к одиночеству. Сейчас оно его не пугало.
В десять часов вечера, когда небо уже усыпали звёзды, Тим ненадолго вышел на веранду. Из города нельзя было рассмотреть их разнообразия, но за городом вся божественная мощь звёздного неба ощущалась с невероятной силой.
Он подышал на руки, растёр их и вернулся в тёмный дом. Сходил на кухню за масляной лампой, чашкой чая и пластырем. Он собирался почитать Диккенса, как всегда делал последние несколько лет, но перед этим ему было необходимо «обезопасить» себя. Он постоянно резал подушечки пальцев бумагой, и эти незаживающие ссадины затягивались коркой из смеси свернувшейся крови и бальзамического состава.
В полной темноте он дошёл до кабинета отца, поставил лампу на стол и достал из кармана спички, чиркнул одной и поднёс к фитилю, приподняв стеклянную колбу. Темнота превратилась в уютный полумрак. В то время, как весь мир стремился к прогрессу, Тим любил пережитки прошлого. Лампа и её свет казались ему такими же неуместными в развивающемся мире, как он сам, и напоминали о былом. Это успокаивало и настраивало на ностальгический лад.
Тим нашёл на полке чёрный томик Диккенса и устроился в кресле с ногами, ненадолго взглянув в окно ещё раз. Несмотря на Рождество, в Готэме уже две недели не выпадало снега. Город был в каком-то странном напряжении. Или это только ему так казалось?
Он успел прочитать одно-единственное предложение — «Начать с того, что Марли был мёртв» — и тут же прервался.
Из гостиной донёсся шорох — едва различимый, но Тим мог поклясться, что ему не показалось. Он тут же потушил лампу и несколько раз закрыл и открыл глаза, привыкая к темноте. Он видел в ней немного лучше, чем до смерти, и нуждался в свете только при необходимости рассмотреть детали.
Поднявшись с места, он нащупал одну из папиных щегольских тростей в вазе для зонтиков и взял её наподобие бо. В Метрополисе от скуки он пошёл на боевые искусства — тайно, чтобы не беспокоить Джека и Джанет — и теперь был готов выдворить незваного гостя.
Он старался двигаться тихо, чтобы не спугнуть вора. У двери в гостиную он остановился, выглянув из-за двери на случай, если воров больше, чем один.