Пальцы ее, словно обладая собственной волей, отстегнули ремень безопасности, выключили зажигание и открыли дверцу; а ноги, столь же независимые, как и руки, вдруг вынесли ее на дорожку около машины. Не понимая, что с ней происходит, она заперла машину.
— Сюда, — указал Дэниел на вымощенную булыжником дорожку, и они подошли к дому с другой стороны.
Дневной свет начал тускнеть, но его было еще достаточно, чтобы она смогла в полной мере оценить то, о чем говорил ей Дэниел, и у нее даже перехватило дыхание.
Архитектор умело встроил между балок из старинного дуба и мягкого деревенского кирпича целую стеклянную стену, и твердость стекла смягчалась деревом и кирпичом, и старина очень гармонично сочеталась с современным дизайном. Дэниел отпер дверь.
— Входи, — пригласил он, включая свет, и Шарлотта прошла за ним в просторную кухню.
Здесь архитектор тоже оставил на виду балки и кирпич, мебель была сделана из некрашеного неполированного дуба.
Пол из каменных, чуть покосившихся от времени плит почему-то не был холодным. Она без труда представила себе здесь дружную семью — как они живут, смеются и любят этот дом, построенный на контрастах.
Но вот Патрицию Уинтерс ей здесь было представить нелегко.
— Каков твой приговор? — мягко спросил Дэниел, и она, с зардевшимися щеками, переполошилась, почему-то решив, что он прочитал ее мысли. Но в следующую секунду поняла, что он говорит о доме, а не о Патриции Уинтерс.
— Он… он… великолепен, — пробормотала она.
Он улыбнулся.
— Это еще что! Подожди, вот увидишь вид, открывающийся сверху, — сказал он. — Начинаешь испытывать что-то вроде благоговения. Особенно утром, когда всходит солнце…
Они смотрели друг на друга и не могли оторвать взгляд…
Губы у Шарлотты пересохли, а сердце подкатило к самому горлу и билось быстро-быстро. Она начала дрожать мелкой дрожью.
Ей просто кажется или она на самом деле чувствует запах кожи Дэниела? Судорога прошла по ее телу.
— Ладно, раз уж ты согласилась со мной отужинать, посмотрим, есть ли у нас что-нибудь съестное.
Светские, даже банальные слова, но сказаны они были так, как будто он притронулся пальцами к ее воспаленной коже.
Он открывал дверцу холодильника, говорил что-то о спагетти, она сама что-то тихо отвечала ему дрожащим голосом, словно это была вовсе не она, а кто-то другой. Затем он начал вытаскивать из холодильника продукты, а она все стояла, как прикованная, не в силах пошевелиться.
Что с ней происходит? Сколько раз оставалась она с ним наедине, но так она себя никогда не чувствовала. Ну да, он притягивает ее, да, она любит его, но чтобы страсти настолько захлестывали ее, чтобы она настолько потеряла голову! Каждая клеточка ее организма ощущала его, поглощала его… Такого с ней еще не было, и она не знала, как с этим бороться.
Она не могла сопротивляться этой волне, накрывшей ее с головой и увлекшей в открытое море.
Она чувствовала теплый аромат спелых помидоров, резкую примесь приправ, сочный запах мяса, и каждый из них она ощущала так остро, словно впервые.
Дэниел налил два бокала вина; Шарлотта, краснея, посмотрела на свой бокал… Она ощутила тепло там, где на стекле только что были его пальцы. Поднеся бокал к губам, она неуверенно отпила глоток.
Вино было терпким и теплым, и она, даже не закрывая глаз, представила себе итальянскую деревушку, теплую терракотовую землю, домишки и темно-зеленую прохладу кипарисов.
Что с ней творится? Откуда вдруг эта острота ощущений?
Дэниел вернулся к плите, а она все не могла оторвать от него глаз.
Он не просил ее помочь и готовил все сам, и движения его были точными и рассчитанными, словно он управлялся на кухне каждый день. В нем не было ничего показного в отличие от того, что она так часто видела в друзьях Бивана, хваставшихся своими кулинарными способностями. Но Дэниел не принадлежал к «новым мужчинам», демонстрирующим свое мастерство перед пораженной женской аудиторией.
Словно почувствовав на себе ее взгляд, он оглянулся, и она наконец пришла в себя.
— Помочь? — спросила она неуверенно. — Может, накрыть на стол?.. Он покачал головой.
— Будем ужинать в гостиной. Там у меня камин. Если присмотришь за всем этим минутку, я схожу включу.
Она приблизилась, ощущая его всем своим существом, словно была чувствительнейшим компьютером.
Пока он был в гостиной, она попыталась встряхнуться.
Она нужна ему сейчас, но глупо полагать, что она может рассчитывать на какое-то особое место в его жизни.
— Почти готово, — сказал он.
Несмотря на ароматы, есть ей не хотелось — его присутствие настолько переполняло ее, что ни на что другое ее больше не хватало.
Когда все было готово, Дэниел поставил ужин на дубовый столик на колесах.
— Гостиная там, — указал он Шарлотте.
Она вышла за ним в прямоугольный холл, разделявший дом на две части, со стенами из бруса и кремовой штукатурки; вдоль одной из стен стоял старинный комод из полированного дуба, над которым висел хорошо освещенный портрет женщины.
— Это Лидия, — пояснил Дэниел. Они с Дэниелом были очень похожи, только у Лидии черты были мягче, женственнее. Портрет был написан, когда она была еще молодой, и волосы тогда у нее были такого же насыщенного каштанового цвета, как и у Дэниела; нос такой же формы и такой же решительный подбородок.
— Вы очень похожи, — сказала Шарлотта.
— Только внешне, да и то немного. Мне не хватает ее проницательности и решимости. Сомневаюсь, что, окажись я в ее положении, я добился бы того же. Боюсь, я не способен на подобную жертву.
— Жертву? — обескураженно переспросила Шарлотта.
— Да. Она отреклась от всего, чтобы доказать, что может добиться равного с мужчинами успеха. Она не захотела выходить замуж, опасаясь, что муж заставит ее бросить адвокатскую практику. Она считала, что женщина не может быть одновременно адвокатом, женой и матерью. В ее времена, впрочем, никто не думал, что можно «объять необъятное».
Голос его звучал так сурово, что Шарлотта забыла о портрете и посмотрела на Дэниела.
— И ты разделяешь ее мнение? Что женщина не может это совмещать? спросила она.
— Мне кажется, что вообще никто этого не может, ни женщина, ни мужчина, сказал он, глядя на нее. — Делая свой жизненный выбор, каждый из нас вынужден чем-то жертвовать. Джон Бэлфор любил Лидию, и, похоже, небезответно. Сегодня, когда мы были в комнате Джона, я все думал, все удивлялся. Мне кажется непростительным, что два любящих человека отвернулись друг от друга. Каковы бы ни были причины.
Шарлотта смотрела на него широко раскрытыми глазами. Не это она ожидала от него услышать. Биван никогда бы не высказал подобного утверждения.
Он открыл дверь и жестом пригласил ее пройти вперед.
Комната за дверью была большой и удобно обставленной. Деревянный пол тепло поблескивал в свете камина и ламп, развешанных по стенам.
В углу стоял маленький рояль.
Дэниел перехватил ее взгляд и пояснил:
— Это фортепьяно Лидии. В ее времена всех детей обязательно обучали игре на фортепьяно. Она и меня хотела отдать учиться, но дальше гамм я не пошел.
Два канапе, покрытые полосатой кирпично-кремовой тканью, стояли друг против друга у камина. Терракотового цвета ковры укрывали деревянный пол.
Дэниел подвез тележку к камину, и только тут Шарлотта сообразила, что при ее размерах ее можно использовать как стол.
— Давай, пока не остыло, — пригласил он. Шарлотта села. Она не была голодна, но заставила себя есть, а когда Дэниел предлагал ей еще вина, отрицательно качала головой.
— Лучше не надо, я ведь за рулем. Он бросил на нее удивленный взгляд:
— Ах да, я и забыл, — и убрал бутылку, не налив и себе, как собирался.