Девчонка упала перед парнем на колени:
– Любый мой, прошу Христом Богом, возьми меня прям здесь, не венчанную. А потом – хоть трава не расти. Бог меня простит, люблю я тебя…
Другой мужик на месте Кольки давно бы потерял голову и, не боясь ни Бога, ни мести односельчан, завалил Танюху на мягкий лесной мох, наплевав на строгие и жестокие в этом отношении негласные законы глухих российских сел. Но смущенный Колька поднял девушку с коленей, погладил по голове и тихо сказал:
– Прости, Танюша. Красивая ты, хорошая. Но… я другую люблю…
– Наташку… – Танька смахнула навернувшиеся злые слезы. – Сучку-подкидыша… Грешишь с ней, вражина?
– Да она и не знает, что я люблю её, – Колька грустно улыбнулся. – Ходим вместе, живем, считай, в одной избе, а сказать не могу…
– Знаю я всё.
Наталья вышла из-за дерева.
– Следила, тварь? – В изумрудных Танькиных глазах полыхнула ненависть.
– Да не следила – мимо шла. А чё следить? Тебя небось в деревне слыхать… А Коля пусть сам выбирает, кто ему больше по сердцу.
Наталья подошла и прижалась к парню.
– Да выбрал я давно уж… Ты прости, Тань, видать, не судьба…
Татьяна медленно пятилась назад. Красивое лицо девушки перекосила дьявольская ухмылка. Глаза из-под густых бровей глядели жутко, пальцы сжатых кулаков побелели, между ними проступила кровь от воткнувшихся в ладони ногтей.
– Ну попомнишь ты меня, Коленька. И ты, подруга, попомнишь. Мне не судьба, да и вам, ведьмаки, счастья не будет… Будьте вы прокляты!
С этими словами Татьяна скрылась за деревьями.
«Попомнишь… Будьте прокляты…» – эхом отозвался лес.
– Странная она, – Николай пожал плечами. – Мы ж ничего ей не сделали. Зачем проклинать-то?
– Люди злые, Коленька, – Наташка крепче прижалась к парню. – Злые и завистливые… Но с тобой мне ничего не страшно…
– Как бы Танька не натворила чего. Чует мое сердце – беда будет, – мрачно сказал Николай, обнимая подругу.
Однако в последующую неделю все было спокойно. Только Танькина мать ходила по дворам, спрашивая у людей:
– Вы, часом, мою дурёху не видали?
Люди в ответ пожимали плечами – мало ли куда может запропаститься молодая, своенравная девка? Может, хахаль в соседней деревне завелся, а может, и вовсе из нашей глухомани в райцентр махнула.
– Чего такой красавице делать в нашем захолустье? Объявится непутевая, не гоношись, мать, раньше времени, – говорили люди…
Прошла неделя, другая, и вдруг однажды хмурым утром деревню поднял на ноги истошный женский вопль. Голосила Танькина мать. Татьяна действительно объявилась.
Возвращаясь из ночного, пастухи увидали в озерной ряске край знакомой всей деревне кофты. Почуя неладное, принесли багры и вытащили на берег то, что совсем недавно было Татьяной.
Распухшее, порченное тлением и озёрными жителями тело вместо былого восхищения вызывало лишь ужас. Только лицо красавицы смерть как бы не решилась превратить в уродливую маску. Казалось, что девушка уснула и чему-то улыбается во сне. Только улыбка была ехидной и торжествующей, как у садиста-палача, наконец-то прикончившего свою жертву. Люди, суеверно крестясь, отходили от трупа – по коже мороз шел от зрелища столь странной посмертной гримасы. Даже голосившая родная мать, увидев лицо дочери, замолчала, охнула, прикрыла рот рукой и попятилась назад.
– Ведьма… – пробормотал кто-то в толпе.
А кто-то, напротив, припомнил, как Татьяна в слезах убегала от Кольки, как последние дни ходила сама не своя. Еще кто-то услышал и подхватил… И вот уже вся толпа, разом забыв всё добро, которое Наталья и Николай делали людям, поначалу тихо, а после во весь голос зароптала:
– Ведьмаки девку спортили… Точно, они, больше некому…
– Будя! – возвысил голос председатель сельсовета. – Сама Танька за парнем бегала, а что утопилась – дура девка, не тем будь помянута. Надоть теперь о похоронах думать, а не самосуд над безвинными чинить…
Толпа поворчала маленько, погудела недовольно, да и начала потихоньку расходиться.
Труп погрузили на телегу и увезли, но долго ещё после похорон вспоминали люди страшную улыбку утопленницы, втихаря прибавляя: «Спортил не иначе ведьмак девку, как есть спортил…» – не забывая, однако, в случае какой беды или хвори, пряча глаза от соседей, идти на поклон к тому самому «ведьмаку».
Хоть и не в чем было винить ни Кольку, ни Наташку, но суеверный народ стал ещё больше их сторониться…
Но людская память короткая. Может, со временем забыл бы народ деревенский о своих страхах и подозрениях. Но ведь не зря говорят – беда не приходит одна.