Дед протянул парню амулет:
– Держи, Иван, теперь это твое. Ты поосторожней с ним, что это такое – знать не знаю, но чую – не к добру вещица. Думал уж выкинуть его от греха, да как можно наказ предсмертный нарушить…
То ли слишком сильно тряслись руки у старика, то ли больно острым оказался край металлического круга, но на ладони Евсей Минаича внезапно открылся довольно глубокий порез. Только что не было ничего – и вдруг за секунду морщинистая рука окрасилась тёмной кровью.
– Ох ты! – Дед удивленно вскинул косматые седые брови. – Да как же это? Совсем старый стал, руки не держат…
Иван вскочил со стула и кинулся к аптечке, бросив на ходу:
– А сам мне только что – осторожней, осторожней. И на тебе.
Он залил зеленкой ранку и начал её бинтовать. А дед всё хмурил брови и бормотал:
– Чует мое сердце, не к добру это.
Потом ещё долго сидели они за столом, много несказанного накопилось за два года. Только под утро Евсей Минаич отправил парня спать, а сам после до самого рассвета сидел у окна, смотрел, как солнце осторожно высовывает из-за крыш соседних домов свою огненную макушку, вздыхал и шептал про себя, обращаясь к кому-то невидимому и могущественному:
– Прошу тебя, сделай так, чтобы проклятие потеряло силу… Пусть хоть у Ванюши все в жизни будет хорошо…
Иван проснулся поздно, удивляясь, что так долго дневальный не орёт: «Рота, подъем!»
Роты не было. Не было привычного глазу забора из двухэтажных металлических кроватей. Была однокомнатная квартирка из армейских снов, в которой он провел свое детство.
Из кухни пахло яичницей и… домом. Он есть, этот запах, родной и знакомый, который невозможно забыть и который узнаешь сразу из тысячи других запахов. Особенно если ты так долго не был дома.
Иван улыбнулся, откинулся на подушку и расслабился. Однако желудок требовал своё. Иван нехотя протёр кулаками не желающие открываться глаза, зевнул от души и поплёлся на кухню.
Дед, похоже, и не ложился. Дымящийся завтрак стоял на столе.
– Ну что, воин, проснулся…
«Воин», опухший от непривычно долгого сна, промычал что-то нечленораздельное и, с ходу плюхнувшись на табуретку, зачавкал омлетом с ветчиной.
После завтрака Иван засобирался на улицу:
– Пойду посмотрю, что нового на свете делается. Может, где на работу возьмут.
– Сходи, чего уж, – кивнул Евсей Минаич. – Только осторожней. На улицах черт-те что делается. Навоевался поди, хватит ужо, – добавил он, кивая на забинтованную руку парня.
– Да ты на свою посмотри, деда…
Евсей Минаич покосился на собственную забинтованную ладонь, покачал головой и ничего не ответил.
Лютый, жмурясь, вылез из-под дивана, потёрся об хозяина, вопросительно глядя ему в глаза, и, поняв, что сейчас в нем особо не нуждаются, полез обратно – досыпать после дальней дороги.
…Иван шел по улице, заново узнавая знакомые с детства места, которые два года снились ему почти каждую ночь. Дома, тротуары, автобусные остановки, хлопающие на ветру объявления на столбах – всё это было наяву… Двойственное чувство не покидало Ивана – какая-то часть его ещё не рассталась с армией, была там, её всё ещё давило низкое небо далекого города, где стояла его воинская часть… А другая была здесь, дома, в Москве, и до боли, до животного страха боялась, что волшебный сон окончится, прерванный истерическим криком дневального…
Возле одного из объявлений Иван остановился. На бумажке, наклеенной на столбе, был нарисован парень в замысловатой боевой стойке. Под рисунком красовалась надпись:
«Курсы самообороны. Современный реальный бой, энергетика поединка, защита от оружия, воспитание воинского духа».
– Смотри-ка, реальный бой, – пробормотал про себя Иван. – Надо б сходить посмотреть.
Он оторвал клочок с адресом и, радуясь, что так быстро нашёл то, чем советовал ему заняться лейтенант Калашников, зашагал к автобусной остановке.
…Спортзал расположился в подвале кирпичного двенадцатиэтажного дома. Иван cпустился вниз по искрошенным каблуками ступенькам и вошел внутрь. Внутри пахло теплой сыростью от протянутых под потолком труб. Зал был освещен несколькими электрическими лампочками, прилепленными под низким потолком. На стенах висели флаги с непонятными иероглифами, похоже рисованными от руки. Посреди зала стояли несколько человек, вытянув руки и согнув ноги так, будто они сидели на невидимых стульях. Худой, невысокий тренер ходил между ними и периодически хлопал в ладоши. Тогда ученики с шумом выдыхали и так же с шумом втягивали в себя воздух, вычерчивая при этом в воздухе конечностями хитрые фигуры.