– Дайте, пожалуйста, стаканчик американо с корицей. Сахара две ложечки или что у вас там вместо них.
– Сто пять рублей, – сухо ответила кассир на заправке. Я протянул двести рублей одной купюрой.
– А меньше нет? Карточкой можно оплатить.
Это были последние деньги, но ради приличия я заглянул в кошелек.
– Нет, ничего нет.
– А это? – кассир показала пальцем на банковскую карточку, которую я забрал у бабушки и успел забыть.
– А это, а это, это, кстати, отличная идея, – почти вскрикнул я, – спасибо, кофе не надо, я к вам позже заскочу.
– На здоровье, – буркнула женщина за прилавком, – счастливого пути.
«Спасибо, бабуля. Спасибо, что не забыла про внучка, спасибо, моя золотая», – шептал я, как заклинание, всю дорогу к ближайшему банкомату, – «Сколько же ты подарила? Сколько б ни было, за каждую копеечку поклон», – напевал я себе под нос. Вставил карту, ввел пароль, с фотографии банковского письма. Появилась надпись: «Карта успешно активирована. Проверить баланс?» нажимаю кнопку «Ввод», ожидание, на экране указано: «Баланс: тридцать семь тысяч пятьсот рублей». Присвистнул. Снимаю всю сумму, пересчитываю, сую деньги в карман. Банкомат возвращает карточку, которая тут же отправляется в мусорное ведерко.
Сегодня пятница, двадцать восьмое апреля. Впереди майские праздники. Полчаса до полудня, а я уже еду домой. В кармане топорщатся деньги, мне хорошо, я чувствую притяжение, хочу прижаться к жене и утонуть в пышной груди. Прости господи, да я бы изнасиловал её сейчас, сутки с нее бы не слазил. «Спасибо, бабуля, спасибо родная, спасибо и низкий поклон».
– Любимая, я дома, – крикнул с порога. На улице плюс восемнадцать, входная дверь открыта настежь. Ответа не последовало. Я прошел в дом, поднялся на второй этаж, вошел в нашу спальню. Яна сидела на кровати, низко склонив голову.
– Вот ты где, а я тебя ищу, – сказал я, обнял её за плечи и поцеловал в пробор.
– Вова, что это? Почему так много? – Она протянула мне квитанцию за коммунальные услуги. В строке «итого» значилось: двадцать семь тысяч триста сорок шесть рублей.
– Это ещё не много, зимой было больше, – невозмутимо ответил я. Зимой действительно было больше, но все квитанции оплачивал отец, и это не имело особого значения.
– Ты оплатишь?
– Конечно, что за вопрос?
– Вопрос, как вопрос, тебе не напомнишь, ты и не вспомнишь.
– Когда такое было?
– Почти всегда. Я третью неделю прошу купить коврик в туалет.
– Зачем в туалете коврик? Ходите в тапочках.
– Купи тапочки.
– Хорошо, куплю коврик.
– Чего раздражаешься? Что я не так сказала?
– Ничего я не раздражаюсь. Сказал же, квитанцию оплачу, коврик куплю. Что ещё? Давай сразу весь список, что б дважды не ездить.
– Ничего не надо.
– Ты невыносима.
– Пораньше приехал, чтоб настроение испортить?
– То-то ты весёлая сидела, как утопленница, с этими бумажками.
– Нормально я сидела, пока ты не приехал.
– Ну и сиди себе дальше.
– Не вздумай уйти, – сказала она тихо, чуть не плача. – Мне плохо, разве ты не видишь? Что ты за человек такой, Вова? Вова…
Она продолжала что-то говорить, ежесекундно повышая голос, доходя до вопля, но я молча ушел, а дверь сама хлопнула, из-за сквозняка. У меня были весомые причины уйти. Во-первых, не хотел слушать её истерику, а во-вторых, нужно было что-то придумать с коммуналкой.
Второй раз хлопнула дверь. Яна шла следом и выла. Плакать в подушку – мало, нужно именно выть, привлекая к себе внимание, трясти подбородком, держаться за живот и громко выть. Точно, накличет беду. Было бы из-за чего… Действительно, из-за чего скандал? Разве я чем-то её обидел, разве сказал хоть слово поперек? Нет. Так продолжаться не может, я сыт по горло. А она все идет за мной, цепляясь за перила, ударяясь обо все углы и выступы. Ускоряю шаг, бегу, запрыгиваю в машину, она на пороге что-то кричит мне вдогонку, выбежали дети, хватают её за подол, тоже плачут. В машине ничего не слышно. Уезжаю. Вижу в зеркале, как распахнулась калитка, выбежала Настя, схватила камушек, кинула в машину. Камень улетел в сторону, упал в траву. Я резко затормозил, девочка пустилась наутек, с маленькой ноги слетел резиновый тапочек и остался на дороге, громыхнула калитка, и я поехал дальше.
Внутренности заледенели в трупном окоченении. Всё умерло во мне, все чувства разом. С меня достаточно, пусть перебесится, остынет, тогда поговорим, как взрослые люди. Наизнанку для них выворачиваюсь, а мне в спину камни летят. Ещё эти дети… Да если б я хотя бы их любил, но нет же, я их ненавижу. Чужая кровь, дурная. Ненавижу их, ненавижу их папашу. Хорошо ему было с моей женой, кувыркались в постели, хихикали, а как она под ним стонала, что позволяла с собой делать…