Мысли о тюрьме парализуют тело, мышцы сводит на затылке, похолодели суставы, и от этого холода гусиной кожей покрылись руки. Если бы мне сейчас умереть, так от этого всем только лучше будет. Во-первых, меня не посадят в тюрьму, во-вторых, вдовой быть престижней, чем разведенкой с тремя детьми, чей бывший кормит на зоне вшей. А так, погибну трагично, большая скорость, щебень на обочине, занос, встречная фура, слезы раскаяния.
– Тихо, – шикнула Яна на деток, – папа поспать пытается, а вы тут расшумелись.
Я не спал, сидел в кресле с закрытыми глазами и тяжело, прерывисто сопел. Гнался за деньгами, догнал, держу в руках, точнее, в тумбочке, возле кровати, но радости не получаю, что обиднее всего. Хочется пить. Лень встать. Пить холодную воду. Маленькими глотками, смакуя каждую каплю. Наслаждаясь. Другое дело, когда по пояс стоишь в холодном ручье, пусть даже в самую свирепую жару, так там и в голову не придет пить из него, а если и хлебнешь случайно воды, то сразу сплюнешь. Но я не в ручейке стою, я в резиновой лодке, фигурально выражаясь, посреди океана, и ничего, кроме воды, нет, да только каждый глоток не продлевает жизнь, а, напротив, приближает смерть.
– Давай уедем, – сказал я, не открывая глаз, – подальше отсюда, ты же хотела жить в Сочи, давай поедем, прямо сейчас.
– Ты со мной разговариваешь или во сне?
– С тобой.
В ответ она усмехнулась.
– Такой простой. А рожать мне где? В дороге, что ли? – она рассмеялась.
– Что смешного?
– На заднем сидении обычно беременеют, а не рожают. Дурацкая шутка. Прости, прости, прости, безмозглую, ляпнула, не подумала, – оправдывалась она, шлепая себя по губам. Затем продолжила серьезным тоном, – я не против уехать с тобой куда угодно, хоть в затерянный сказочный город, но, давай, месяца через два–три.
– Это слишком долго, будет поздно.
– Что поздно? Курортный сезон меня не интересует. Сам говорил, что Сочи хорош в межсезонье.
– Так и говорил, – ответил я уклончиво, но что ещё я мог сказать? Как объяснить, что счет, возможно, идет на дни или часы, а может и минуты.
– Вов, шел бы ты наверх. Ляг, поспи нормально.
Я подчинился, проспал сутки, но сон совсем не подкрепил. Проснулся слабее, чем засыпал. Огромного усилия стоило подняться, чтобы сходить в туалет. Впрочем, других событий тот день не принес, как и вся последующая неделя.
Шел седьмой день из отведенных доктором семи дней. Яна положила вещи в стиральную машинку, поставила вариться суп. Невозмутимая, как всегда.
– Ты рожать вообще собираешься? – спросил я, глядя на часы. Близился полдень.
– Вообще-то собираюсь, – ответила она не сразу, – а что мне делать, если твой сын не хочет?
– Что значит, не хочет? Доктор сказал надо. Семь дней! Время вышло.
– Подождёте оба. Доварю борщ и поеду рожать.
– Рожать она поедет. Ты ненормальная. Я отказываюсь это понимать, это невозможно. Рожать. Вот сейчас, буквально минутку, только борщ доварит и поедет рожать, – возмущался я себе под нос.
– Нет, конечно, не так сразу. Белье развесить нужно, – в её голосе слышались нотки сарказма. Она меня дразнит.
– Я сейчас не шучу.
– Так и я не шучу. Белье пролежит в машинке до выписки, если я его не повешу.
– Что ты за человек?
– Вов, кончай истерику, на нервы действуешь.
– Я переживаю.
– Знаю, но ты не мог бы переживать с пользой, белье, что ли, развесь.
Спорить с Яной бесполезно. Таз мокрой одежды весит целую тонну, а ведь она собиралась тащить его сама, и потащила бы, тут никаких сомнений. К чему только весь этот героизм? Борщ сварен, высохло белье, мы смотрим в зале телевизор. Она волнуется, ломает пальцы, закидывает голову на спинку кресла, глубоко дышит, потирая живот.
– Началось?
– Не знаю. Нет.
– Может, поедем?
– Ещё рано.
– А поздно не будет?
– Нет. Не знаю. Поехали.
– Нужно ж ещё детей отвезти.
– Нет, не нужно. Мама скоро приедет, посидит с ними.
– Посидит? Сколько? Неделю посидит?
– Неделю это максимум, обычно на третий день выписывают.
– Третий день? Три дня она здесь будет? Может, всё-таки, к ней отвезем? У себя дома ей комфортнее будет.
– У них и так тесно.
Хотел возразить, что в тесноте, да не в обиде, но в этот момент возле ворот остановилось такси, а через пять секунд щелкнул замок, и во дворе появилась тёща. Оставалось только развести руками. Яна, недобро улыбаясь, приняла капитуляцию.
– Теперь-то можем ехать?
– Можем. Возьми сумку с вещами, она в комнате, и поехали.
Яна попрощалась с девочками. Маме поручила поставить борщ в холодильник, как только остынет, потом были бытовые советы и поручения, закончила тем, что не нужно стесняться и чтобы она чувствовала себя, как дома, а наше постельное белье и спальня целиком в её распоряжении. Спорить бесполезно. По мнению Яны, её мать – великая женщина, большое одолжение нам делает, ибо от моих родственников помощи не дождешься.