— Она сейчас где?
— Как всегда. Везде. И еще много где. Сирия, Ливан… И вообще, у меня-то что спрашиваешь, твое дело за ней следить… и ловить.
— А вы…
— А что я, у меня сам знаешь, дел не меряно.
— После этой все… восстанавливать?
— Да что после этой… Чтобы реки текли, надо? Надо. Чтобы трава росла надо? Надо. Чтобы люди рождались надо? Святое. А солнце чтобы землю грело… а города чтобы стояли, не рушились. А…
— Все вы?
— Все я.
— А… чтобы люди умирали… это по ее части?
— Ишь, какой догадливый… Что, парень, в Хургаду поехать не хочешь?
Меня покоробило. Песчаные пляжи… Ласковое море… и это сейчас, когда где-то она поит землю кровью.
— Да нет…
— А придется. Там она… — смешок, — на пляжах… отдыхает.
Вздрагиваю.
— Так что давай. И это, парень… осторожнее давай.
— А что так?
— А так… не мы одни с тобой такие умные, она тоже человечков нанимает… чтобы меня хлопнули. И тебя. Так что в оба гляди…
Холодеет душа. Почему-то не хочется оставлять ее здесь… одну…
— Обо мне не беспокойся… твое дело ее грохнуть… Ну давай, парниша, удачи.
Крыльцо аэропорта выплывает из тумана, мерзко холодеет душа. Она сгребает меня в охапку, большая, сильная, впивается губами в мои губы. Живая, знойная… Нос горбинкой… брови вразлет…
Рушится мир.
Падаю — в бездну.
Не отпускаю ее, не уходи, не уходи, моя, моя, никому не отдам.
— И-ишь какой… как-кой парень пропадает, и не женат…
Спрашиваю — что давно вертелось на языке.
— А у тебя… таких… сколько было?
— Ой, тьфу на тебя. Да какое там… До того ль, голубчик, было… И ты тоже не заглядывайся, какая из меня к хренам собачьим жена… Домой придешь, а жрать нечего, а жена в сибирской тайге сосны растит… или реки гонит…
— А ничего… сам пожрать приготовлю… и ждать буду…
Смеется. Целует еще раз, крепко, жадно…
— Проход закрыт.
Протягиваю корреспондентскую карточку.
— Молодой человек, проход закрыт, вас там как муху грохнут.
— Я журналист.
— Очень рад, а я часовой.
— Да вы не понимаете…
Вырубаю его — точным ударом, бегу — со всех ног, туда, где кровь, смерть, где она, ходит где-то там, стройная, блондинистая, глаза в пол-лица…
Небо гудит, плюется снарядами, дрожит земля, скалится дулами винтовок. Падаю в песок, ползу, пули скачут вокруг меня… как-кого черта, не видите, что ли, в штатском, в штатском, вытаскиваю белый платок, нате, нате, утритесь… черт, не утираются…
И понимаю — что целятся в меня…
…она тоже человечков нанимает…
Знать бы, где эти человечки… ползу — в никуда, искать ее, да какое искать, она сама меня найдет.
Вижу ее — чуть различимую там, в лабиринте улиц, какая неуместная в этом хаосе грязи и крови в своем платьишке, туфли на шпильках, нитка жемчуга…
Целится в меня, пистолет кажется огромным в крохотной ручонке.
Падаю в песок — смерть свистит мимо, кусает за ухо.
Врешь, не уйдешь…
Цельсь…
Кто она…
И кто Она…
Массивная, пышнотелая.
Нос горбинкой.
Черные брови вразлет.
Не знаю. Никогда не спрашивал. Не то, чтобы стеснялся… просто как-то очевидно было, само собой разумелось, что есть она, и есть Она. И как зовут, не спрашивал, никак их не зовут, нет у них имен. Она ведь тоже не спрашивала, как меня зовут. И кто я… Вот спросить меня сейчас — кто я, я и не отвечу. Человек… а что такое человек… двуногое… без перьев… класс млекопитающие, отряд приматы… секция… узконосые… или как оно там…
Вот и Она мне ничего не объяснит, Она сама про себя ничего не знает… Да и вообще кто про себя что знает, можно подумать, кто-то помнит, как родился… откуда взялся…
Цельсь…
Черт, с-сука… винтовка беспомощно фыркает, ну миленькая, ну еще патрончик, ну знаю, не зарядил, ну прости…
Смерть жалит в плечо. Она уже не боится, она уже идет ко мне, легкая, стройная, рядом с ней с грохотом оседает стена какого-то отеля, она, казалось, не замечает.
Ревет небо, потревоженное самолетами.
Трясется в предсмертном ознобе земля.
Бросаюсь на нее, уже не слышу свою боль, приказываю — не слышать, как там учили, в атаку-у, сам себе командую — а-а-а-рш, неуклюже швыряю ее на землю, в памяти оживает смешок прапора — факир был пьян, фокус не удался. Удастся фокус, не волнуйтесь, товарищ прапорщик, черт бы вас драл… Выбиваю кольт из дамской ручонки, только тут понимаю, она не отбивается, силенок-то поменьше, чем у меня будет…
— Пусти-и…
— Еще чего…
— Пусти, говорю… нельзя мирных жителей, под трибунал пойдешь…
— Ври больше.
— Да что я сделала тебе, я маму ищу…
— Ври больше.
Сжимаю тонкое горло, не могу сжать сильнее, не думал, что придется так… голыми руками…Давай уже, мужик ты или не мужик, еще раз упустишь, сам себе не простишь…
— Пусти… книгу хочешь?
Хрипит, извивается под моими руками.
— С картинками?
— Да ну тебя… я же чего только не видела… все расскажу… вот так… Наполеон, Ганнибал… Кир…
— Наполеон, Бонапарт…
— Такой материал упускаешь…
Екает сердце… материал… вспоминаю куклу в детских ручонках, засыпанную пеплом, сжимаю пальцы сильнее… вот так мерзко хрустели куры, когда это было, у какой-то тетки, на какой-то даче, Лешенька, а поможешь курочку сготовить… Шейку свернуть…
Сготовили… курочку…
Мир замирает. Не сразу понимаю, что небо, гудящее самолетами, умолко. И винтовки умолкли. И пушки.
Набираю номер, слушаю гудки…
— Алло?
Мужской голос. Так и вздрагиваю, вот черт… Так и представляю себе ее, в компании мужчин, или мужчины, где-нибудь за столиком… при свечах… или…
— А мне бы эту… эту бы…
Черт, даже имени не знаю.
— А-а, нету ее сейчас. Запропала куда-то. Сам же знаешь, на месте не сидит. А что хотел?
— Да я эту убил… эту…
— Шутишь.
— Не, правда.
— Охренеть, не встать…Ну ты вообще супер, не знаю, как там тебя… координаты давай…
— Да у черта в заднице.
— Не знаю таких координат.
— Ну… Хургада… где-то тут.
— Эт-то у черта в заднице? Ну да, война хоть из чего чертову задницу сделает… Давай, мужик, держись, вылетаем.
Жду. Смотрю на нее, лежит тряпкой, как сломанная кукла, так и жду, вот сейчас встанет, поднимет голову… С нее все можно ожидать…
С нее…
Даже имени не знаю.
Пытаюсь представить себе мир без нее. Что-то мы не то сделали, погорячились, было же кем-то задумано, что их двое, двое, одна и другая, ходят парой, одна жжет города, другая вытаскивает что-то из развалин… Одна поит землю кровью, другая растит на земле рожь…
Смотрю на убитую…
Тэ-экс, кто из нас сошел с ума…
Проклевывается рассвет, стремительно меняются черты мертвого лица…
Вот черт…
Иду — в никуда, в мир, который теперь будет совсем другим. Мне больше нечего делать здесь, возле трупа. Солнце вылезло наполовину, будто думает, ползти ли ему дальше.
Молчит небо.
Молчит земля.
Притихли.
Как-то оно теперь будет… Какой будет мир. Если вообще теперь как-то будет, если вообще теперь что-то будет…
Стараюсь не вспоминать залитое кровью лицо, каким оно стало — с рассветом…
Нос горбинкой…
Черные брови вразлет…
Эпилог
1
Четверостишия для пролога, перебивок и эпилога взяты из текста песни «Берег» Вячеслава Бутусова и группы «Ю-Питер».