Почти целый день донна Лукреция просидела в кабинете комиссара Аттилио. Франческо пока так и не нашли. Донна Лукреция требовала от комиссара, чтобы он по нескольку раз обзванивал всех своих коллег в других городах провинции. Она даже не пыталась скрывать своей тревоги, так что вскоре и помощник комиссара, и городские стражники, и карабинеры, а за ними и весь город догадались о причинах ее беспокойства.
А Франческо провел ночь в какой-то таверне в Фодже, пил сам, угощал всех желающих и таким образом просадил остававшиеся у него пять тысяч пир. К утру он до того нализался, что хозяин таверны вынужден был поставить для него в задней комнате походную кровать. После полудня, когда хмель вышел у него из головы, ему дали ровно столько денег, сколько стоил проезд до Порто-Манакоре.
Донна Лукреция видела, как он сошел с автобуса, и тут же выскочила на улицу. Он заметил, что она направляется в его сторону. Глаза Лукреции пылали любовью, а он решил — презрением. Он повернулся и бросился наутек. Поколесив по улочкам Старого города, он вернулся домой через внутренний дворик дворца. Маттео Бриганте сидел за столом в столовой и писал деловые письма. Франческо достал из шкафчика в передней свои партитуры, сел рядом с отцом и начал в полном молчании проглядывать ноты какой-то канцонетты. Отец с сыном обменялись первыми словами только на следующее утро, и то на посторонние темы, не имеющие отношения к событиям вчерашнего дня.
Когда донна Лукреция увидела улепетывавшего от нее со всех ног Франческо, она снова явилась в кабинет комиссара полиции. И упала в кресло напротив него.
— Как я могла полюбить труса? — проговорила она.
Комиссар, писавший какой-то очередной рапорт, ничего не ответил и еще усерднее стал водить пером по бумаге. Потом словно бы он ничего не слышал, словно бы и речи о Франческо не было, заговорил о кончине дона Чезаре это было главное событие дня: коль скоро старик отказался принять священника, можно ли его хоронить по христианскому обряду? Из Калалунги прибыли родственники; на днях будет вскрыто завещание: ходили слухи, что приписка к завещанию, сделанная в последние часы жизни дона Чезаре, составлена в пользу одной из служанок дома с колоннами, возможно и незаконнорожденной дочери покойного… Комиссар считал себя самым ловким и самым деликатным мужчиной во всем божьем мире и без труда убедил себя в том, что Лукреция будет его гораздо скорее, чем он предполагал поначалу, и что все получится значительно легче.
И впрямь, ровно через две недели донна Лукреция посетила его гарсоньерку. Страсть, разбуженная Франческо в тот самый день, когда он долго держал ее руку, еще не осмеливаясь сказать: «Я люблю вас», — страсть эта требовала утоления. Они стали встречаться дважды в неделю и встречались так несколько месяцев с неизменным удовольствием. Потом донна Лукреция завела себе нового любовника, потом еще одного и сменила их немало. Высокомерная от природы, она презирала всякую осторожность. Теперь в городе уже никто не называл ее донна Лукреция, а просто Лукреция.
Судье Алессандро донесли о недвусмысленном поведении его супруги. Он расспросил ее; она ничего не отрицала. Несколько месяцев подряд он бился над неразрешимым вопросом: мужчина не имеет права требовать верности от женщины, которая его больше не любит, но жена обязана блюсти честь мужа, сообразуясь с моральными устоями, пусть и устарелыми, того края, где они живут; как примирить эти два равно законных принципа? И по-прежнему он все так же мучился вопросами, которые именовал социальными; весьма неосмотрительно провел несколько мелких политических процессов, входивших в его компетенцию; выносил обвинительный приговор, оправдывая виновного в мотивировочной части решения суда, и восстановил таким путем против себя и представителей оппозиции, и правительство. Его перевели из Порто-Манакоре. Послали в Калабрию, в маленький заштатный городишко в горах.
Из одного чистого упрямства судья добился заграничного паспорта для каменщика Марио. Во Франции Марио смог найти себе работу только в шахтах, где и погиб год спустя во время взрыва.