Он подходит к туалетному столику, наливает из кувшина воды в стакан для чистки зубов, проглатывает две розовые пилюльки. Его треплет малярия, как и большинство здешних жителей.
— Никогда ни о чем не думаю, — добавляет она.
Судья Алессандро удаляется в свой кабинет и открывает толстый том, книготорговец в Фодже специально для него разыскал и выслал почтой этот труд: Альберто дель Веккьо, «Законодательство императора Фридриха II. Турин. 1874». Фридрих II Швабский, император Римской империи, король Неаполитанский, Сицилийский и Апулийский XIII века, — любимый герои судьи. Он ложится на узенькую кушетку — теперь, когда донна Лукреция потребовала себе отдельную спальню, приходится довольствоваться этим малоудобным ложем.
В соседней комнате шумно ссорятся дети. Служанка, должно быть, спит себе на холодке — или на лестничной площадке, или в канцелярии суда; летом после полудня в ее каморке под самой крышей буквально нечем дышать. Донна Лукреция проходит в детскую и молча водворяет там порядок.
Сейчас арестанты затягивают песенку из репертуара Шарля Трене, слов они не понимают, и она звучит в их исполнении по-простонародному уныло. Летними вечерами громкоговоритель, установленный на Главной площади, передает всю программу итальянской радиостанции «Секондо», так что репертуар арестантов неистощим.
— Дай потрогать, — молит Тонио.
Он тянет руку к грудям, задорно распирающим ткань полотняного платьица.
Мариетта ударяет его по руке.
— Ну просят же тебя, — твердит он.
— А я не желаю, — говорит она.
Он заталкивает ее в тенистое местечко, под крыльцо дома с колоннадами. Августовское солнце, solleone, лев-солнце, немилосердно жжет топкую низину. В доме все еще спят свинцовым сном сиесты.
Тонио удается стиснуть запястье девушки, он прижимает ее к стене и наваливается всей тяжестью.
— Отцепись, а то сейчас людей позову.
Она отбивается и наконец отталкивает его. Но он по-прежнему жмется к ней.
— Мариетта, — шепчет он, — Мариетта, ti voglio tanto bene, я так тебя люблю… дай хоть потрогать…
— Можешь с моей сестрой такими пакостями заниматься!
— Если хочешь, я все брошу… детей, жену, дона Чезаре… увезу тебя на Север…
Мария, жена Тонио, старшая сестра Мариетты, появляется на крыльце. За шесть лет Тонио ухитрился сделать ей пятерых ребятишек; живот у нее сползает чуть не до колен, груди сползают на живот.
— Опять ты к ней вяжешься! — кричит она.
— Тише, дона Чезаре разбудишь, — отзывается Тонио.
— А ты, — кричит Мария, обращаясь к Мариетте, — а ты зачем к нему лезешь?
— Ничего я не лезу, — огрызается Мариетта. — Он сам мне проходу не дает.
— Вы же дона Чезаре разбудите, — пытается утихомирить женщин Тонио.
Джулия, мать Марии и Мариетты, тоже появляется на крыльце. Ей еще пятидесяти нет, но вся она какая-то уродливо-скрюченная, совсем как те корни кактуса-опунции, которые море выбрасывает на прибрежный песок; ссохшая, худющая, лицо желтое, а белки глаз, как у всех маляриков, красные.
— Очень-то мне нужен твой муженек, — кричит Мариетта. — Он сам ко мне все время пристает.
Теперь на Мариетту набрасывается и Джулия.
— Если тебе здесь не нравится, — кричит она дочери, — бери да уходи отсюда.
Мариетта вскидывает голову, в упор смотрит на мать, потом на сестру.
— Орите хоть до утра, — говорит она, — я все равно к ломбардцу не пойду.
— Конечно, тебе приятнее чужих мужей отбивать, — кричит старуха Джулия.
Между колоннами на втором этаже открываются ставни. На балкон выходит дон Чезаре. В мгновение ока воцаряется тишина.
Дону Чезаре семьдесят два года; со времени своей службы в королевском кавалерийском полку (в конце первой мировой войны) он почти не изменился, разве что раздобрел немного; держится все так же прямо и по-прежнему считается в округе лучшим охотником.
За спиной дона Чезаре вырисовывается в полутьме спальни силуэт Эльвиры.
Эльвира тоже дочь старухи Джулии. Марии — двадцать восемь, Эльвире двадцать четыре, Мариетте — семнадцать. И Джулия и Мария в свое время побывали наложницами дона Чезаре. Теперь ложе с ним делит Эльвира. Мариетта еще девушка.
— Слушай меня, Тонио, — начинает дон Чезаре.
— Слушаю, дон Чезаре, — отзывается Тонио.
И подходит ближе к балкону. Он босой, штаны латаны-перелатаны, рубашки на нем вообще нет, зато белая куртка накрахмалена до лоску. Дон Чезаре требует, чтобы все его доверенные люди щеголяли в безукоризненно белых куртках. С тех пор как Тонио женился на Марии, он стал доверенным лицом дона Чезаре.