— Хорошо, я зайду, — согласилась Джузеппина.
Быстрым движением она поднялась с кресла и направилась к двери, держа под мышкой стопку пластинок.
Когда она поравнялась с Бриганте, он потянул к себе пластинки.
— Оставьте меня, — проговорила Джузеппина.
Он рассмеялся, прищурив глаза, не разжимая губ.
— Оставлю, оставлю, не беспокойся, — проговорил он.
Точным, резким движением он выхватил из стопки как раз ту самую пластинку, конверт которой коробился.
— …Только вот эту возьму.
Под обложкой пластинки он обнаружил белый конверт без надписи, пухлый конверт, в котором явно что-то лежало.
— Это мое, — вскрикнула Джузеппина, — я вам запрещаю…
Он снова хохотнул.
— Еще не родилась на свет божий такая девица, чтобы имела право что-либо запрещать Маттео Бриганте.
Он вертел в пальцах конверт, осматривая его со всех сторон, как делал с каждым попавшим ему в руки письмом, потом осторожно вскрыл, чтобы не повредить содержимого. И вытащил оттуда несколько листков, унизанных убористым почерком, и три кредитных билета по десять тысяч лир каждый.
Джузеппина снова двинулась было к двери; он преградил ей путь, опершись о косяк.
— Не так уж ты торопишься, — проговорил он. — Ты же собиралась Франческо ждать…
Он подтолкнул ее в другой угол передней, к стоявшему там стулу.
— Дайте мне пройти, — сказала она.
— Сиди здесь и заткнись…
Сам он сел в плетеное кресло, развернул письмо, первым делом взглянул на подпись — «Лукреция», потом начал внимательно читать долгую, недвусмысленно ясную и нежную женскую болтовню: писала, очевидно, любовница сына.
Вернулась синьора Бриганте с корзинкой.
Джузеппина вскочила со стула.
— Синьора… — начала было она.
— Заткнись! — повторил Бриганте и обратился к жене: — А ты иди на кухню и закрой дверь. Мне тут нужно с Джузеппиной поговорить.
Синьора Бриганте прошла в столовую, закрыла за собой дверь. Слышно было, как захлопали по очереди другие двери. Бриганте снова взялся за письмо, посланное донной Лукрецией его собственному сыну, потом подумал, перечитал еще раз письмо, еще подумал. Затем поднялся, вошел в столовую (дверь он не закрыл, чтобы не терять из виду Джузеппину), взял в буфете, где хранил все свои бумаги, белый конверт, сложил письмо, сунул в новый конверт, не забыв и тридцати тысяч лир, запечатал его.
Потом вернулся в переднюю и засунул письмо, полностью соответствующее прежнему, за исключением нового конверта, за обложку пластинки, а пластинку засунул в стопку.
— Видишь, — обратился он к Джузеппине, — ничего, в сущности, и не произошло.
Она пристально глядела ему в лицо.
— Письма я не обнаружил, письма я не прочел — словом, ничего не знаю, ничего не ведаю. Усекла?
— Да, синьор Бриганте.
— А сейчас уходи, вместе с пластинками. Франческо вернется только к ужину. Придешь к нам в это время и отдашь ему письмо потихоньку от меня. Ничего я не знаю, ничего не видел.
— Ничего не знаете, — повторила Джузеппина.
Бриганте подошел к сидящей на стуле девушке, защемил кончики ее грудей между указательными и большими пальцами. Потом потянул ее к себе, и ей пришлось приподняться со стула. Под пальцами он почувствовал не живую плоть, а каркас бюстгальтера.
— Подделочка, — бросил он.
Но не выпустил ее, напротив, ущипнул еще сильнее, и она ойкнула.
— Все-таки нашел наконец хоть что-то настоящее…
Совсем рядом она видела его маленькие глазки, уставившиеся на нее жестким, тяжелым взглядом, и повязку на щеке. Асимметрия, возникшая из-за повязки, шрама или нашлепки, Делает суровые лица еще более страшными.
В ее лихорадочно блестевших (от малярии) глазах промелькнул ужас. Она быстро-быстро захлопала ресницами, так бьет крыльями летучая мышь, неожиданно попавшая в луч света.
Бриганте провел ладонью сверху вниз по ее телу. Ноги у нее затряслись. Он ощупывал ее как ветеринар кобылу, методично, внимательно.
— Значит, правда, — удивился он, — удалось-таки тебе сохранить свое сокровище…
Рука его становилась все настойчивее. Джузеппина была близка к обмороку. Он отпустил ее, и она упала на стул.
Бриганте отошел на несколько шагов и посмотрел на нее, прижмурив в полуулыбке глаза.
— Не беспокойся, я не собираюсь у тебя его похищать. Маттео Бриганте берет девушек, а не старых девок… Но смотри, если ты меня выдашь, если хоть заикнешься Франческо или донне Лукреции, что я письмо прочел, берегись: выдам тебя за каррарскую луковицу. Слыхала, что это такое за штука?