— Да, — пробормотала Джузеппина.
— Тебе рассказывали, как она жжет? Рассказывали, что против этого жжения лекарств нету?
— Да, — выдохнула она.
— А знаешь, если девушку повенчать о каррарской луковицей, она вроде последней шлюхи становится, такая же дряблая, истасканная, никчемная? Ну, отвечай!
— Знаю, синьор Бриганте.
— А теперь катись. Забирай пластинки и делай, как я тебе велел.
Джузеппина попыталась было подняться, но ноги ее все еще дрожали, и она бессильно рухнула на стул.
— Видать, поняла, — ухмыльнулся Бриганте.
Он прошел в столовую, вернулся с бутылкой водки и ликерной рюмкой.
— Пей, — скомандовал он.
Она выпила и снова попыталась встать. Но ноги все еще де держали ее. Бриганте налил вторую рюмку.
— От этого даже разиня взбодрится, — сказал он.
Джузеппина выпила, поднялась, взяла пластинки и, шатаясь, направилась к двери. Бриганте дал ей уйти и с балкона смотрел, как она спускается по каменной лестнице, сначала медленно, потом быстрее, потом еще быстрее. Двор она пересекла уже совсем твердым шагом.
Бриганте вернулся в столовую, налил себе две рюмки водки и выпил обе залпом…
Вечером, когда семья Бриганте сидела за ужином, пришла Джузеппина отдать Франческо пластинки, которые она у него брала. С минуту они поболтали в передней, потом Франческо вернулся на кухню и снова сел за стол. К концу трапезы Маттео Бриганте спросил:
— Значит, ты завтра уезжаешь к дяде в Беневенто?
— Да, — ответил Франческо.
Он поднял на отца свои большие выпуклые голубые глаза, в взгляд их был, как и всегда, непроницаем.
— В котором часу уезжаешь?
Франческо на секунду задумался, не спуская с отца глаз.
— Девятичасовым автобусом, — ответил он.
— Я тебя до Фоджи провожу… Мне надо там с одним человечком повидаться по делам. Свожу тебя позавтракать в отель Сарти…
Он тоже не спускал взгляда с сына, но тот даже не моргнул.
— В твои годы, — продолжал отец, — тебе наконец пора узнать, что такое хорошая еда, настоящая хорошая еда, в ресторане…
— Спасибо, отец, — отозвался Франческо.
— А в Беневенто можешь поехать на автобусе, который после обеда идет.
— Хорошо, поеду, — согласился Франческо.
На следующее утро в девять часов пятьдесят минут, как раз когда прибывает автобус Порто-Альбанезе — Порто-Манакоре — Фоджа, официант из «Спортивного бара», Джусто, находился в кабинете комиссара полиции. Помощник комиссара провел его к своему патрону и тоже принял участие в разговоре.
Автобус останавливался на Главной площади на углу улицы Гарибальди, перед зданием претуры. Из автобуса высыпали крестьяне с мешками, корзинками, плетушками для живности. А манакорцы ждали, когда вылезут пассажиры, чтобы штурмом занять свободные места; замешкавшимся приходилось всю дорогу стоять. Водитель залез на крышу автобуса, его напарник — на заднюю лесенку автобуса и укладывал чемоданы и узлы.
Безработные покинули свой обычный пост на Главной площади и плотно обступили автобус, отчасти из любопытства, отчасти каждый в надежде, что именно на него упадет взгляд арендатора, прибывшего в город, чтобы найти себе работника (между Порто-Альбанезе и Порто-Манакоре автобус обслуживает горные поселки и зону плантаций).
Сынки знатных манакорских семейств топчутся у входа в «Спортивный бар» в надежде подстеречь молоденькую крестьяночку, прибывшую в город за покупками, за которой они и будут таскаться из улицы в улицу. Конечно, не слишком-то много шансов ее тронуть, разве что сумеешь столкнуться с ней и как бы случайно зацепить ее (если умело размахивать на ходу руками, можно даже ущипнуть за ягодицу, что зовется у них «мертвой хваткой»); потом надо сразу же отскочить в сторону и сказать: «Прошу прощения, синьорита», а орава наблюдающих за этим маневром юнцов ржет во все горло. Но еще более приятно и даже, пожалуй, еще более волнует другое: идти за крестьяночкой следом и шептать ей на ухо разные чудовищные непристойности — эти деревенские простушки до того смущаются, что не смеют ни осадить преследователя, ни пожаловаться на него городским стражникам. Только краснеют и ускоряют шаг. А преследователь передает ее следующему.
Гуальони шныряют в толпе в надежде поживиться, высматривают какого-нибудь пастуха-горца, приехавшего за покупками, — этот наверняка растеряется в непривычной обстановке. Стражники с дубинками в руках следят за гуальони. За своими «намордниками» в нижнем этаже претуры арестанты распевают модную песенку, услышанную по радио.