И она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Бриганте держал в кончиках пальцев бумажку в десять тысяч лир, сложенную в длину.
— Ничего не понимаю, — сухо произнесла Чинтия. — Хипесничество, как известно, не в стиле нашего заведения.
— Просто это по уговору между Маттео и Фульвией, и с моего, кстати, разрешения, — пояснила Мадам.
— И все-таки не следует подавать плохой пример персоналу, — возразила Чинтия.
— Видишь, какая она принципиальная, — обратилась Мадам к Бриганте.
— А ты объясни ей, в чем дело, — посоветовал он.
— Разрешаешь?
— Ведь я же сказал: объясни.
— Ну так вот, — начала Мадам, — сын Маттео завел шашни с одной дамой. Мы поручили мальчика Фульвии, чтобы она его вылечила.
— Но при чем тут деньги? — спросила Чинтия.
— Дамочка подарила мальчику тридцать тысяч лир, чтобы он сел в поезд, уехал и нашел им гнездышко — словом, разные там глупости. Вот мы и попросили Фульвию выманить у него эти тридцать тысяч. Мальчик не сможет уехать, дамочка потребует у него отчета, и он вернется к папочке с поджатым хвостом.
— А кто же эта добрая дамочка? — спросила Чинтия.
— Жена одного судьи, — ответил Бриганте.
— Лучше с судьями не связываться, — сказала Чинтия.
— Мы же вернем судье его супружницу, — пояснил Бриганте. Он прижмурил глаза, что означало у него улыбку. — Судья еще нас благодарить будет.
— Словом, все в полном порядке, — продолжала Мадам. — Фульвия отдаст отцу деньги, которые она взяла у сына.
— Которые он сам ей дал, — уточнил Бриганте.
Но Чинтия все еще сидела, недовольно поджав губы.
— Видишь, какая упрямая, — кивнула на нее Мадам.
— Ничего подобного, — заявил Бриганте. — Просто хочет мне показать, какой она будет образцовой директрисой. А сколько вам потребуется на обзаведение в Сипонте?
— Это еще нужно прикинуть, — сказала Мадам. — Ты же не торопишься…
Бриганте протянул Чинтии кредитку.
— Шампанского, — сказал он. — Угощаю всех.
Чинтия вышла и заглянула в большую гостиную. Там было темно и прохладно. Солнечные лучи полосами пробивались сквозь жалюзи, роняли блики на золоченые спинки кресел. Одна девушка вязала, другие листали иллюстрированные журналы.
— Синьор Бриганте ставит вам шампанское, — объявила Чинтия.
— С какой это радости? — спросил кто-то из девушек.
— Дочку замуж выдает.
— За кого же это?
— За судью, — ответила Чинтия.
Она вернулась в кабинет, неся ведерко со льдом, где стояла бутылка замороженного шампанского. Горничная подала бокалы.
— А жена судьи старая? — обратилась Мадам к Бриганте.
— Ей двадцать восемь, — ответил Бриганте, — и шлюха к тому же. Почище твоей Фульвии.
— Фульвия делает самые большие деньги во всем доме.
— Ты мне об этом уже говорила. Не знаю даже, чем ее успех объяснить? Встретишь на улице, так даже не оглянешься.
— Потому что она умная, — объяснила Мадам.
— Она умеет с первого взгляда определить слабину любого человека, уточнила Чинтия.
— Это я тоже умею, — заявил Бриганте. — Вот только к собственному сыну никогда не приглядывался.
— Раз уж мы заговорили о деле, давай посмотрим смету, — сказала Мадам.
Она придвинула к себе бумаги. В дверь снова легонько поскреблись. Вошла Фульвия и протянула Бриганте две бумажки по десять тысяч лир, которые он и взял.
— А как ты это у него выцыганила?
— Спросить сам у своего сына.
Бриганте поднялся и сунул в руку девушки две сложенные бумажки.
— Это тебе, — пояснил он, — ты их честно заработала.
— Спасибо.
— Я тут шампанское заказал. Поди выпей-ка бокальчик со своими подружками.
— Чуть попозже, — отказалась она. — Сначала я твоего сынка отпущу. Я девушка добрая.
— Он тебе позволил уйти?
Фульвия поглядела прямо в глаза Бриганте насмешливым взглядом.
— Слишком он у тебя послушный, — сказала она. — Должно быть, ты его здорово запугал. У него скверная привычка; ему нравится чужому закону подчиняться.
Бриганте подошел к ней вплотную.
— Значит, так, обо всех ты все знаешь? — спросил он.
— И о тебе тоже, — ответила она.
— Мне еще никто никогда своих законов не навязывал.
Он обернулся к Мадам и Чинтии.
— Подождите-ка меня, — сказал он. — Я пройду на минуточку к Фульвии.
Фульвия рассмеялась.
— Нет, Маттео, только не сегодня.
— Почему это?
Она нагнулась к его уху:
— А чтобы ты подождал. Тогда тоже будешь передо мной пресмыкаться.