Комиссар Аттилио заталкивает Джузеппину в угол, обнимает ее.
- Поцелуй меня, - просит он.
- Нет, - отказывается она.
Вытянув обе руки, упершись ладонями ему в грудь, Джузеппина отпихивает Аттилио. Но так как для этого ей приходится прогнуться, она прижимается к нему всем животом. И хохочет.
- Один поцелуй, только один поцелуй, - не отстает он.
- Нет, - отвечает она.
- Почему же вчера да, а сегодня нет?
- Это как получится.
Комиссару никак не удается согнуть худенькие руки, упершиеся ему в плечи и удерживающие его на почтительном расстоянии - у Джузеппины энергии хватит на двоих. А она по-прежнему хохочет. В полумраке он различает только огромные лихорадочно блестящие глаза да толстые губы, резко обведенные помадой.
- Прошу тебя, - говорит комиссар.
- Проси получше!
- Ну умоляю.
- Скажи: умоляю тебя, Джузеппина, любовь моя!
- Умоляю тебя, Джузеппина, любовь моя!
Опираясь затылком о стену, выгнувшись всем телом, она по-прежнему удерживает на расстоянии склонившегося к ней мужчину.
- Разрешишь завтра жене пойти со мной на пляж?
- Да.
- В купальном костюме?
- Да.
- Клянись!
- Клянусь.
- Клянись Мадонной.
- Клянусь Мадонной!
Джузеппина сгибает руки в локтях и разрешает себя поцеловать. И сама умело отвечает на поцелуй. Он поласкал ее рукой, и она позволила себя поласкать.
- Я буду ждать тебя в машине после бала, - говорит он.
- Нет, нас могут увидеть, - возражает она.
- Я же буду ждать у моста, в конце пляжа. Поедем в сосновую рощу.
- Ты отлично знаешь, что я не собираюсь быть любовницей женатого мужчины.
- Я буду делать то, что ты сама пожелаешь.
- Кто знает, - тянет она, - может, я сама не смогу удержаться.
- Тем лучше.
- Тебе известны мои условия.
- Ты говоришь так, как будто ты уже сейчас моя любовница, - возражает он.
Воспользовавшись минутной передышкой в разговоре, она высвобождается из его объятий.
- Нет, - говорит она, - это вовсе не одно и то же. К счастью для меня.
Она уже на верхней ступеньке лестницы. И мурлычет себе йод нос южную поговорку:
Bad e pizzichi
Non fanno buchit!
[От поцелуев и щипков
останешься цела (итал.)]
Потом бегом спускается вниз.
Из окна своего кабинета комиссар Аттилио смотрит, как Тонио медленно кружит на "ламбретте" по Главной площади.
Помощник комиссара с бумагами в руке ждет, когда к нему обратится начальник.
- На какие такие деньги Тонио дона Чезаре купил себе "ламбретту"? спрашивает комиссар.
- Я уж и сам об этом подумал, - отвечает помощник.
- А как же не думать, - замечает комиссар.
- Я даже справки навел. Деньги швейцарца никакого отношения к "ламбретте" не имеют. За мотороллер дон Чезаре платил.
- Так я и думал, - говорит комиссар. - Тонио дурачок, где уж ему полмиллиона стянуть.
Он улыбается.
- Дон Чезаре на "ламбретте"! Хотел бы я на него посмотреть!
- Никто еще никогда не видел дона Чезаре на его "ламбретте"!
- Зачем же он тогда его купил?
- Должно быть, он на нем втихую девушек тискает.
- Как, как? Втихую? - нарочно переспрашивает комиссар.
И хохочет. Помощник хохочет тоже.
- Будь у меня столько денег, как у дона Чезаре, - заявляет комиссар, я бы лучше себе "альфа-ромео" купил.
- Какого выпуска?
- "Джульетту", открытую, спортивного типа.
- А я, - замечает помощник, - я бы предпочел "ланчию": "аурелию".
У помощника вообще нет никакой машины. У комиссара "фиат-1100", купленный в рассрочку: на ежемесячные взносы уходит треть его жалованья. У судьи Алессандро, человека высокой культуры, старенькая, купленная по случаю "тополино".
Комиссар с помощником берутся за дело швейцарского туриста. Расследование продвигается медленно.
Кража произошла две недели назад.
Этот швейцарец с женой и тремя сыновьями - тринадцати, пятнадцати и семнадцати лет - был заядлым туристом. Семья путешествовала в американской машине уже устаревшей марки, на высоких колесах и толстенных шинах, благодаря чему им и удалось добраться до пляжа на перешейке, отделяющем море от соленого озера, входящего во владения дона Чезаре.
Приехали они за два дня до кражи. Поставили рядом с машиной две палатки - одну для мужа с женой, другую - для ребят.
Два первых дня они закупали продукты у огородников и рыбаков дона Чезаре.
В момент кражи - это было в полдень - сам швейцарец и трое его сыновей купались метрах в пятидесяти от берега, примерно в полутораста метрах от своего лагеря.
Жена читала, вытянувшись под тентом.
Муж оставил свой пиджак в машине на заднем сиденье; бумажник лежал во внутреннем кармане пиджака, а в бумажнике лежало пятьсот тысяч лир в десятитысячных купюрах. Дверцы машины были закрыты, боковые стекла опущены.
С одиннадцати до половины первого ни сам швейцарец, ни его дети, ни жена не видели никого не только вблизи от лагеря, но даже на всем протяжении пляжа.
Перешеек, в сущности, только называется перешейком, а на самом деле это скорее "лидо", то есть песчаная отмель, куда в течение долгих лет ливни наносили с гор размытую породу. Тянется она на несколько километров, ширина ее достигает в разных местах от ста пятидесяти до трехсот метров. Ветром намело песчаные дюны вдоль всего озера, а у моря образовался песчаный пляж. Доступа к косе всего два: со стороны Порто-Манакоре через мост, перекинутый над водосливом озера у подножия дома с колоннами, где живет дон Чезаре; и с противоположной стороны - через таможенный пост.
Показания людей дона Чезаре были совершенно определенными: с самого рассвета до полудня никто через мост не проходил, кроме двух крестьян из Калалунги, которые режут в низине бамбук - время их прихода и ухода установлено точно.
И никто не спрашивал у таможенников разрешения на проход.
Итак, вор попал на косу не с суши, а с воды, или же он спрятался в дюнах еще до зари.
Комиссар сам осмотрел место происшествия. Укрываясь за дюнами и кустами розмарина, можно было незаметно пробраться к лагерю, однако не ближе чем на пятьдесят метров. Но как пройти к дюнам так, чтобы не быть замеченным людьми дона Чезаре? Над этим-то вопросом и ломали себе теперь голову комиссар с помощником.
- А я вот все думаю, - начинает помощник, - что такое могла читать эта швейцарка... раз она ничего не видела, не слышала... ясно, какую-нибудь пакость...
- Швейцарки, они фригидные, - говорит комиссар.
- Будь они такие фригидные, они бы сюда к нам не ездили мужиков искать.
- У нее что, была какая-нибудь история в этом роде? - живо спрашивает комиссар.
- Насколько мне известно, нет, - отвечает помощник.
- Такие вещи сразу становятся всеобщим достоянием, - замечает комиссар. - Когда речь идет о бабе, наши мужчины охотно распускают язык...
В дверь легонько стучат, и входит судья Алессандро. Он тоже озабочен этой кражей. С дневной почтой он получил письмо, вернее, приказ из прокуратуры Лучеры, где ему предлагалось ускорить расследование жалобы пострадавшего иностранца. Швейцарское консульство в Риме обратилось с запросом в министерство иностранных дел. Дело в том, что швейцарец - член административного совета одной компании, которая вкладывает капиталы в итальянскую нефтяную промышленность...
- Смотрите-ка, финансист! - удивляется комиссар. - Тоже нашел себе развлечение - разбивать лагерь в дюнах, рядом с малярийным болотом. Неужели не мог в приличном отеле остановиться? Вот уж действительно, только швейцарец может такое выдумать...
- Поймай вы вора, - возражает судья, - мне не пришлось бы лишний раз получать нагоняй от прокуратуры.
На нем старый шерстяной пиджачок: прежде чем спуститься к комиссару, он переоделся. Он шагает взад и вперед по кабинету, глаза у него лихорадочно блестят, зубы выбивают дробь, на лбу крупные капли пота.