- Да, - пробормотала Джузеппина.
- Тебе рассказывали, как она жжет? Рассказывали, что против этого жжения лекарств нету?
- Да, - выдохнула она.
- А знаешь, если девушку повенчать о каррарской луковицей, она вроде последней шлюхи становится, такая же дряблая, истасканная, никчемная? Ну, отвечай!
- Знаю, синьор Бриганте.
- А теперь катись. Забирай пластинки и делай, как я тебе велел.
Джузеппина попыталась было подняться, но ноги ее все еще дрожали, и она бессильно рухнула на стул.
- Видать, поняла, - ухмыльнулся Бриганте.
Он прошел в столовую, вернулся с бутылкой водки и ликерной рюмкой.
- Пей, - скомандовал он.
Она выпила и снова попыталась встать. Но ноги все еще де держали ее. Бриганте налил вторую рюмку.
- От этого даже разиня взбодрится, - сказал он.
Джузеппина выпила, поднялась, взяла пластинки и, шатаясь, направилась к двери. Бриганте дал ей уйти и с балкона смотрел, как она спускается по каменной лестнице, сначала медленно, потом быстрее, потом еще быстрее. Двор она пересекла уже совсем твердым шагом.
Бриганте вернулся в столовую, налил себе две рюмки водки и выпил обе залпом...
Вечером, когда семья Бриганте сидела за ужином, пришла Джузеппина отдать Франческо пластинки, которые она у него брала. С минуту они поболтали в передней, потом Франческо вернулся на кухню и снова сел за стол. К концу трапезы Маттео Бриганте спросил:
- Значит, ты завтра уезжаешь к дяде в Беневенто?
- Да, - ответил Франческо.
Он поднял на отца свои большие выпуклые голубые глаза, в взгляд их был, как и всегда, непроницаем.
- В котором часу уезжаешь?
Франческо на секунду задумался, не спуская с отца глаз.
- Девятичасовым автобусом, - ответил он.
- Я тебя до Фоджи провожу... Мне надо там с одним человечком повидаться по делам. Свожу тебя позавтракать в отель Сарти...
Он тоже не спускал взгляда с сына, но тот даже не моргнул.
- В твои годы, - продолжал отец, - тебе наконец пора узнать, что такое хорошая еда, настоящая хорошая еда, в ресторане...
- Спасибо, отец, - отозвался Франческо.
- А в Беневенто можешь поехать на автобусе, который после обеда идет.
- Хорошо, поеду, - согласился Франческо.
На следующее утро в девять часов пятьдесят минут, как раз когда прибывает автобус Порто-Альбанезе - Порто-Манакоре - Фоджа, официант из "Спортивного бара", Джусто, находился в кабинете комиссара полиции. Помощник комиссара провел его к своему патрону и тоже принял участие в разговоре.
Автобус останавливался на Главной площади на углу улицы Гарибальди, перед зданием претуры. Из автобуса высыпали крестьяне с мешками, корзинками, плетушками для живности. А манакорцы ждали, когда вылезут пассажиры, чтобы штурмом занять свободные места; замешкавшимся приходилось всю дорогу стоять. Водитель залез на крышу автобуса, его напарник - на заднюю лесенку автобуса и укладывал чемоданы и узлы.
Безработные покинули свой обычный пост на Главной площади и плотно обступили автобус, отчасти из любопытства, отчасти каждый в надежде, что именно на него упадет взгляд арендатора, прибывшего в город, чтобы найти себе работника (между Порто-Альбанезе и Порто-Манакоре автобус обслуживает горные поселки и зону плантаций).
Сынки знатных манакорских семейств топчутся у входа в "Спортивный бар" в надежде подстеречь молоденькую крестьяночку, прибывшую в город за покупками, за которой они и будут таскаться из улицы в улицу. Конечно, не слишком-то много шансов ее тронуть, разве что сумеешь столкнуться с ней и как бы случайно зацепить ее (если умело размахивать на ходу руками, можно даже ущипнуть за ягодицу, что зовется у них "мертвой хваткой"); потом надо сразу же отскочить в сторону и сказать: "Прошу прощения, синьорита", а орава наблюдающих за этим маневром юнцов ржет во все горло. Но еще более приятно и даже, пожалуй, еще более волнует другое: идти за крестьяночкой следом и шептать ей на ухо разные чудовищные непристойности - эти деревенские простушки до того смущаются, что не смеют ни осадить преследователя, ни пожаловаться на него городским стражникам. Только краснеют и ускоряют шаг. А преследователь передает ее следующему.
Гуальони шныряют в толпе в надежде поживиться, высматривают какого-нибудь пастуха-горца, приехавшего за покупками, - этот наверняка растеряется в непривычной обстановке. Стражники с дубинками в руках следят за гуальони. За своими "намордниками" в нижнем этаже претуры арестанты распевают модную песенку, услышанную по радио.
И так при каждом прибытии автобуса.
Из окна своего кабинета, находящегося как раз над тюрьмой, комиссар Аттилио может наблюдать за всеми фазами разыгрываемого внизу спектакля, подчас весьма поучительного и неизменно занятного, особенно вечером, когда приходит автобус из Фоджи - рейс, специально приуроченный к прибытию поездов из Рима и Неаполя, с которым приезжают в Порте-Манакоре новые партии курортниц (через свою секретную службу он завтра же узнает, в каком отеле или в каком частном доме они остановились; для такого донжуана, как комиссар, большая удача - иметь столь выгодно расположенный служебный кабинет и хорошо налаженную осведомительную сеть, таким образом, он, как правило, первым может засечь дичь и узнать, где она гнездится; но сейчас, когда он подпал под закон Джузеппины, комиссар потерял вкус к охоте такого рода, вернее, почти совсем потерял, осталось его ровно столько, сколько требуется, чтобы доказать самому себе, что он, мол, пока еще настоящий мужчина).
- Рыжей кожи, - описывал Джусто, - инициалы "М.Б.", золотые, врезаны в кожу.
- Бумажник швейцарца, - уточнил помощник.
- Глупости, - оборвал его комиссар Аттилио. - Во-первых, Бриганте не такой человек, чтобы мараться с подобными делами. Во-вторых, в день кражи он находился в Фодже. В-третьих, с какой стати ему было совать тебе под нос этот самый бумажник?
- А я вам говорю то, что сам видел, - не сдавался Джусто. - Видел из-за стойки, как вас сейчас вижу...
Крестьяне уже сошли. Теперь на приступ бросились манакорцы. Маттео Бриганте с сыном вышли из дворика, прилегавшего к дворцу Фридриха II Швабского, и не спеша направились к автобусу.
На Франческо светло-серый, полотняный костюм, самый неброский из всех его туалетов, белая рубашка и черный галстук. Мать было удивилась, почему он так скромно оделся.
- Беневенто настоящий город, - пояснил сын, - там неудобно одеваться, как на пляже.
На самом же деле он подумал, что Лукреция непременно будет смотреть из-за полузакрытой ставни на его отъезд, и ему хотелось порадовать ее своим послушанием и неуклонным следованием ее советам. Но так как после посещения директора, будущего своего начальника, он не прочь был сделать passeggiata, прошвырнуться под аркадами Турина, где, по словам очевидцев, очень шумно и оживленно, в чемодане он вез костюмы и рубашки, более отвечающие его личному представлению об элегантности.
Маттео Бриганте шагал рядом с сыном, ниже его чуть ли не на голову, но зато более подтянутый, в белых полотняных брюках с безукоризненной складкой, в синем двубортном пиджаке и, как всегда, при галстуке бабочкой. Такая манера одеваться осталась у него еще со времен службы на флоте и весьма годилась, по его мнению, для встреч с деловыми людьми.
- Вот посмотрите сами, - сказал Джусто. - Он знает, что спекся. И смывается.
- Задержать его? - спросил помощник комиссара.
- Это еще что за глупости! - воскликнул комиссар.
- А ведь действительно похоже, что он смывается, - не отставал помощник. - Даже чемодан взял, только велел сыну нести.
- Человек с таким состоянием, как у пего, - проговорил комиссар, - не будет улепетывать из-за чужого бумажника.
- Вот именно потому-то он и уматывает, что бумажник не его, воскликнул помощник комиссара. - Вы сами, шеф, это сказали.
И он раскатисто захохотал.
- Все это на мою голову свалится, - вздохнул Джусто. - Если только он узнает, что на него донес я...
- Ладно, хватит, - оборвал комиссар. - Можете идти и держите язык за зубами. Когда Бриганте вернется, я сам его допрошу.
Помощник и Джусто вышли в соседнюю комнату.
- Ясно, - заметил помощник. - Если у Бриганте будут неприятности, где же тогда моему шефу своих бабенок принимать...