— Откуда император может его знать? — прищурился Лористон.
— Полагаю, что по Корсике, — пожал плечами Себастиани. — Остров небольшой, там многие друг друга знают.
— Тем не менее раньше его император никогда не вспоминал, — заметил Коленкур.
— Это ничего не значит.
— Нет, это значит многое, — криво усмехнулся Лористон. — Доктор, вы хорошо помните шрамы, родинки и другие приметы на теле императора?
— Да, ваше сиятельство. Я помню все шрамы и родинки. Но к чему это?
— Вы не заметили никаких различий?
— Пока нет, господин маркиз, но…
— Попытайтесь выяснить это завтра.
— И все же, могу я знать, зачем это нужно?
— Вы уверены, что это действительно император?
— Боюсь, месье, что это будет трудно сделать. Он сильно исцарапан, многие царапины весьма глубоки, и я боюсь, что они оставят новые шрамы. Впрочем, разумеется, все шрамы от старых ран я смогу различить.
— Какую чушь вы вообразили себе, Лористон! — возмутился де Сегюр. — Откуда там может взяться другой человек?
— Да… — пробормотал Себастиани. — Вы что же, маркиз, предполагаете, что нам решили подменить императора?
— Я знаю, господа, что разные стечения обстоятельств могут вызвать самые серьезные последствия. Позаботьтесь, чтобы завтра утром маркитанта Палабретти доставили сюда.
— Так или иначе, но у нас есть человек, которого можно выдавать за вождя нации. Какая вам разница, кто будет ходить в сером рединготе, с мрачным лицом?
— Значит, править армией и Францией придется нам?
— Да, и при этом делать все, чтобы никто об этом не узнал. Вы уверены, Себастиани, что гвардейцы, которые нашли его, не проболтаются?
— Мы с доктором уже позаботились об этом… — мрачно кивнул Себастиани. Лейб-медик, вздрогнув, тоже наклонил голову.
— Каждый из двадцати выпил по кружке вина, найденного в подвалах Кремля, — пробормотал Себастиани. — Доктор всыпал в бочку столько отравы, что хватило бы и на целую роту…
— Я пошел мыться, — сказал Себастиани после минуты общего подавленного молчания, — прошу простить меня, господа.
— Доктор, — сказал Лористон в тоне мягкого приказа, — будьте добры не оставлять императора без присмотра.
— Разумеется, господин маркиз, я буду рядом. Вы знаете, только сейчас я подумал, что есть один признак, по которому можно, пожалуй, поверить в подлинность императора. Он был простужен, недомогал еще со времен битвы у Можайска. Так вот, господа, человек, которого вытащили из шахты, тоже простужен.
— Это аргумент, — согласился Лористон, — хотя совпадения бывают и более убедительные. Я вас не задерживаю, месье.
Доктор поклонился и вышел.
— Тихий убийца, — прошептал де Сегюр так, что его никто не услышал.
— Александр, — переходя на конфиденциальный тон, произнес Коленкур, обращаясь к Лористону, — вы хорошо знаете, во всяком случае, лучше всех нас, что представляет собой император. Вы знаете его с детства, вы много лет были его адъютантом…
— Я понимаю вас, Арман. Я сделаю все, что от меня зависит.
— И еще. Мы много раз противодействовали друг другу в русском вопросе. После того, что случилось, я думаю, что скорый мир должен рассматриваться как подарок судьбы…
— Несомненно, мой друг. Думаю, что в ближайшее время сир распорядится о начале переговоров. Я возьму их на себя.
— Я рад нашему взаимопониманию.
Марфа утерла с лица Надежды Муравьевой пот, выступивший во время мучительной операции. Свинцовый катышек неправильной формы валялся на столе, а Надеждино бедро, перевязанное чистыми тряпицами, под которые Марфа подложила одну из своих мазей, понемногу ощущало, как притупляется боль.
— Ты уж, милая сударыня, извини, что одежу твою попортила, — сказала ведунья, — придется, вишь ты, пока что по-простому одеться, господского-то нет у меня.
— Спасибо и на том, — пробормотала Надежда, отходя от боли, — рожала — так не мучилась…
— А чего ж не кричала-то? Надо кричать, с криком-то легче оно…
— Стыдно. Я — офицер.
— Баба ты. Извиняй, конечно, я уж старая да грубая, по благородному-то не умею… Так вот, простую да глупую бабу послушай: женщине за мужиками гнаться не след. Чего ихнее, то ихнее, а что наше — то наше. Дите, говоришь, в Москву увезли? Кто?