— Гав! — сердито тявкнул Хак, убежавший вперед.
— Даже моя собака считает, что вы плохо воспитаны, Лин-гьон. — Жрец одной рукой без труда поднял злосчастное коромысло. — Но пойдемте: тут явно неподходящее место для разговоров.
«Воспитан?! Ха! Вот воспитан я как раз очень хорошо…» — Лин криво ухмыльнулся.
— Простите, заплутал немного по дороге, — возвращая воду, извинился перед женщиной Лин. К его радости, оказалось, она за домашними делами о нем и не вспоминала: вода нужна была на утро, подготовить глину для промазки шалашей.
Пока дошли до дома Миры, боли почти утихли, но сил спорить со жрецом не было.
Та же бойкая ушастая девчонка, что и днем, вызвалась указать им знахарскую избу. Лошадей уже пригнали с пастбища, и Лин по дороге заглянул проверить их. Вьючная лошаденка рядом равнодушно жевала сено, а Рыжая… Рыжая была в полном порядке, сыта и напоена, игриво мотала головой из стороны в сторону и норовила куснуть за руку.
— Дальше сами дойдете. Во-о-он туда. — Маленькая провожатая, которой стало скучно ждать, указала на большой сруб с закопченной печной трубой и убежала по своим делам.
Возможности и методы лечения у бродяг существенно отличались от таковых у оседлых. Бродяжья медицина больше напоминала врачевание скота: поскольку животные не всегда нормально реагировали на контакт с хьорхи, для них использовали обыкновенные мази, отвары и порошки. Лин во всем этом неплохо разбирался: часто приходилось лечить скотину вместе с главным орденским коновалом или вместо него.
Из двух опасений оправдалось одно: знахарь оказался человеком сведущим, но, увы, разговорчивым. И, конечно же, первым вопросом, который он задал, было извечное: «Где ж тебя так изувечили?»
— Было где. Не напоминай, а?
— Ладно, ладно. Тут у всех свои тайны. — Знахарь недвусмысленно махнул на дверь, в которую минуту назад вышел жрец. — Говорят, твой спутник летом поднимался в горы на юге. Что там?
— Сильные разрушения после подземных толчков: кое-где земля поглотила даже руины. Но, по правде, я не очень-то вслушивался в его рассказы — своих проблем хватает.
— Вот как… — Знахарь покачал головой. — Одно лишь знаю точно: люди продолжат калечить и убивать друг друга, даже если мир вверх дном перевернется.
В этом с болтливым знахарем сложно было не согласиться.
Следующая четверть часа оказалась сущим кошмаром — спину знахарь разминал умело и жестко. Поначалу Лину казалось — еще чуть-чуть, и он раскрошит друг об друга зубы или отломит пальцами кусок лавки. Но, все же, обошлось. А после знахарь, втерев еще одну мазь, с сильным травянистым запахом, небрежно накинул сверху шерстяное одеяло и ушел:
— Надо проведать кое-кого; до моего прихода — с лавки не вставать, вам ясно, господин магистр? А чтоб не скучали, позову вашего приятеля…
Как оказалось, жрец не вернулся к Мире и Витольду, а ждал снаружи.
— Вроде мы договаривались насчет «не касается», — проворчал Лин, скорее для порядка, чем потому, что действительно разозлился.
— Ты мне, конечно, не поверишь, — осклабился жрец. — Но я побоялся заблудиться.
— Какая смешная шутка.
— Ага… — Он прошел через комнату, дважды едва не опрокинув какие-то глиняные горшки, и сел на лавку напротив. Сруб, не такой уж и тесный, казался для него слишком маленьким; к тому же, непривычно было видеть его без собаки: Хак, когда заходили к Мире, удрал обхаживать соседскую суку, и жрец не стал его отзывать.
У дальней стены стояли, нагроможденные друг на друга и связанные веревками, дощатые нары, на которых по зиме в избе размещали тяжелых больных. Тепло от растопленной печи, плотный запах прокипяченной ткани и сушеных трав, флаконы и бутыли — многое здесь напоминало о Валканской резиденции. О службе… Или, вернее было бы сказать, о доме, но назвать так резиденцию язык не поворачивался, хоть и прожил там больше десяти лет. Вспоминать Валкан не хотелось, как и, по правде, возвращаться назад. Зануда Далт терял хватку и, очевидно, был болен, но он не искал помощи и никогда не принял бы ее; не от кого-нибудь вроде незадачливого магистра-коновала. Не ради же выпивки с Бонаром или посиделок за чаем в Розовом доме ему было возвращаться?
«Да уж, не сложилось у тебя с домом, магистр». — Лин горько усмехнулся.
Время текло медленно.
В какой-то момент он безо всякого удивления заметил, что впервые за последние пятнадцать дней ничего не болит — после вправки позвонков и прогрева другого ожидать и не приходилось. И ничего от этого, в сущности, не изменилось.