По поводу же всего остального Лин не знал, что и думать: убийство Фарги и неизвестный спаситель, старые орденские склоки, а теперь еще и фамильярничающий с Собачником смотритель Далт — который, насколько было известно Лину, белых жрецов всю жизнь терпеть не мог — все это выглядело странно. И довольно скверно.
Шансов, что осторожный Зануда возьмется помогать беглецам, в любом случае было мало: несмотря на все могущество Ордена, такая помощь сулила бы в будущем большие проблемы. Но происходящее сейчас больше всего походило на какую-то изощренную месть с его стороны. Уво Далт был человеком довольно злопамятным, потому если давно покойный магистр Орто действительно сильно ему насолил — мог и не побрезговать отыграться потомках; во всяком случае, Лину казалось именно так.
А про то, что многих из тех, кого видели с белыми, больше не видел никто и никогда, Лин слышал бессчетное число раз. Человеческие жертвоприношения теням-астши были уделом сектантов и фанатиков, однако у белых жрецов могли найтись свои причины и способы использовать людей…
«Зря я все же не расспросил Бонара подробнее, — подумал он с досадой. — Вдруг он о чем-нибудь, да проболтался бы?»
Лин знал, что недавно в одной из времянок к северу от Валкана после смерти бродяги тени атаковали рабочих-дорожников, и хьор-гвардейцы, направлявшиеся к месту, встретили в городе Собачника и попросили помочь. Тот неохотно согласился, сразу, как только хижину сожгли, распрощался с отрядом — но еще через несколько дней неожиданно объявился в резиденции. Когда-то он — вроде бы — и сам прожил в ней несколько лет. Но никто из старожилов почти ничего о нем не знал. Или по какой-то причине не хотел рассказывать.
Гулко ударил колокол: для большинства служителей в резиденции наступало время вечерней трапезы, а магистру Лину Валбу пора было возвращаться работе — осматривать и помогать загонять по стойлам вернувшихся с пастбища коров. В основном, скотина Ордена была приписана к окрестным деревням, но с некоторых пор смотритель держал небольшое стадо и на территории резиденции.
Коровы были в порядке, но собака раззявы-пастуха повредила лапу, и Лин провозился с ней до сумерек; а к трапезной подошел уже в полной темноте.
Несмотря на поздний час, спокойно поесть в одиночестве не удалось: не успел Лин зачерпнуть вторую ложку, как в дверях, пьяно пошатываясь, появился магистр Дьяр. И — конечно же! — получив свою порцию, устроился напротив:
— Ну-с, как там поживают несостоявшиеся отцеубийцы?
— Не знаю. Не было времени проверять. — Лин уткнулся в тарелку в надежде, что докучливый снабженец отстанет. Но напрасно.
— А скажи, друг-коновал, с чего ты ими вообще интересовался? Чай, не скотинки же! — Дьяр икнул. — Заняться было нечем?
Лин неопределенно пожал плечами. Украдкой осмотрелся, но ни одной подходящей жертвы, чтобы направить на нее Дьяра, рядом не оказалось: кроме нескольких послушников, увлеченно обсуждавших что-то в дальнем углу, да глухого деда-прислужника в обеденном зале никого не было.
А Дьяр и не ждал ответа:
— Я вот не люблю оседлых. — Он говорил, не переставая жевать, и крошки сыпались у него изо рта. — Провести всю жизнь на одном месте, и ради чего? Ради хьорхи? Тьфу. Я бы вот, если б не попал в орден, пошел бы в бродяги, и гори оно все. Точно тебе говорю.
— Проще сказать, чем сделать, — заметил Лин.
— Да-а? Не суди себе, если сам только болтать и горазд! — Дьяр добродушно рассмеялся, и все его объемное тело затряслось, будто стараясь вытряхнуть из себя хозяина.
— А не подскажешь ли, сколько раз ты покидал резиденцию за те пять лет, что здесь служишь, магистр-бродяга? Я вот что-то запамятовал. — Лин, прищурившись, посмотрел снабженцу в глаза.
Обычно он пропускал такие подколки мимо ушей, тем более что признавал за ними определенную долю истины. Но сегодня…
Сегодня все шло наперекосяк, и раздражало неимоверно.
— Ну… э…. годы… и… — Полное лицо магистра Дьяра отразило замешательство.
— Конечно же, время — оно во всем виновато. — Лин широко улыбнулся снабженцу. — А вино и карты тут совершенно ни при чем.
— На что намекаешь, трус? — Дьяр побагровел. — Говори прямо.
— И, конечно же, трус тут — только я. — Лин аккуратно вытер тарелку последним куском лепешки и отправил его в рот. — Бывай, магистр-бродяга. Покойной ночи.
Уже из-за дверей Лин услышал, как Дьяр разразился бранью.
Не приходилось сомневаться, что снабженец этого так не оставит; что пойдут слухи. Но сейчас Лину было плевать. По здравому размышлению, вряд ли стоило ссориться… Однако он бесконечно устал от бестолковых разговоров и от своего показного дружелюбия.