До руин навскидку было около полутысячи шагов.
«И что же такое должно случиться? Думай, магистр, думай! Тогда, хотя бы, не будешь выглядеть полным дураком…» — Лин искал в памяти подсказку, но не находил.
К захваченным тенями домам нельзя было подойти уже на первой стадии — казалось, что идешь вперед, когда на самом деле топчешься на месте. Где-то на переходе между второй и третьей стадиями вокруг дома будто возникала невидимая стена, пробить которую удавалось только сильным хьорхи. Но древние руины были совсем иным делом… Даже пьяница Мэл Бонар, по молодости тот еще сорвиголова, остерегался сам к ним приближаться и только пересказывал чужие байки. Иголка правды безнадежно затерялась на сеновале домыслов.
«Да послал бы жреца к теням, и гори оно все! Нет, тебе определенно надоело быть нормальным человеком, магистр». — Лин остановился осмотреться. До руин оставалось шагов сто, уже можно было разглядеть трещины, пятна мха на камнях.
Вроде бы, ничего вокруг не происходило.
Хак нетерпеливо тявкнул, и Лин пошел дальше.
«А в резиденции сейчас пьют за осенние проводы… Зануда Уво, как обычно, брюзжит по поводу расходов, его, как обычно никто не слушает. Бонар с Дьяром на пару нагревают в карты молодежь. Проигравшие пойдут седлать фонтан, будут пойманы и получат на завтра работу вне очереди. Затем…» — Лин застыл на месте.
Руин перед глазами больше не было. Вырубка, за ней лес. Все.
«Великое пламя! Что за?! Вашу ж налево…»
— Л..-…о! — едва слышный окрик вывел его из оцепенения. Мокрый нос Хака ткнулся в ладонь. Лин оглянулся.
Первым, что он увидел, были руины. Оказавшиеся у него за спиной.
Ная, привлекая внимание, размахивала руками.
«Как я мог не заметить, что прошел насквозь?!» — Лин махнул в ответ.
Нет, он решительно не мог понять — как.
«Все равно надо возвращаться», — он пошел обратно, выбросив все посторонние мысли из головы и не отводя от руин взгляда. И через два десятка шагов снова оказался с другой стороны, не почувствовав ни касания теней, ни хьорхи, ни ровным счетом ничего необычного. Как будто руины — и все пространство вокруг в них — были оптическим миражом.
«Ну и ну…»
Лин вернулся к остальным. Ная и Хоно наперебой засыпали его вопросами.
— Лин-гьон, на что это похоже?
— Господин Лин, ты заметил, как исчез?
— Если интересно — можете сами попробовать. Только недолго, — весело сказал Собачник, и те, тотчас оставив Лина в покое, бегом бросились к руинам.
Со стороны переход выглядел просто: человек исчезал в одном месте — и появлялся в другом, в той же позе, в тот же миг.
— Днем этих развалин словно не существует в реальности, — сказал Собачник, прежде, чем Лин решил — стоит ли пытаться его расспрашивать.
— И где же они тогда?
— Как знать. Может, в Изначальной бездне, где Солнцеликий сотворил все и вся? — Собачник рассмеялся. — Мне тоже неизвестно, что они такое. Может быть, неудачная заготовка Солнцеликого, пережиток прошлого… Нечто вроде отпечатка сапога, оставшегося в засохшей глине на тропе. Или, наоборот, они — те столпы, на которых держится наше небо? Скажи, магистр: ты любишь этот мир?
Лин с удивлением понял, что затрудняется ответить.
— Никогда не задумывался, — сказал он, наконец. — Но миру плевать на нашу к нему любовь или не ненависть; так какая разница?
— Эта любовь нужна не ему: тебе, — сказал Собачник. — Чтобы не сойти с ума, не наделать глупостей, не наложить на себя руки, в конце концов.
Лин вздрогнул. Жрец не мог — никак не мог! — знать, что когда-то в юности посещали будущего магистра и такие мысли. Однако попал в точку.
— Я был ребенком, магистр, и, по правде, мало что-помню. — Голос жреца стал мягким и тягучим. — В небе над руинами небо выглядит иначе: созвездия здесь, у нас, будто сплющены — а там все по-другому… Та же трава, но пахнет — по-другому. Там, первый и последний раз, я ощущаю себя по-настоящему живым. Это не руины — недоделка и ошибка; ошибка — это мы… Мы не знаем, но чувствуем неправильность, несоответствие; это чувство подтачивает нас изнутри. Мне кажется, именно оно сломало когда-то магистра-наставника Заха Орто. Не дай ему сломать тебя.
Ная и Хоно, как дети малые, возились около руин: бегали сами туда и обратно, кидали палки.
— В моем хребте понаделали изъянов гораздо более приземленные вещи, — сказал Лин. Злость, беспричинная и лихая, вдруг захлестнула его с головой. — Ты силен и умен, Собачник, но я не верю тебе: как любой притворщик чует притворщика, я чую тебя… И пусть я для тебя не опаснее крысы, но, если ты попробуешь причинить зло тем двоим — я сделаю все, чтобы порвать тебе глотку, небом клянусь, красоты которого ты тут расписывал!