Первыми на лестницу перед дворцом из боковых дверей выбежали танцовщицы. Затем их сменила команда фокусников: в шляпах «пропадали» и «появлялись» вещи, вылетали в небо птицы. По ступеням, управляемые невидимыми нитями, прошли маршем истуканы из хьорхи.
Иргис, сперва больше следивший за толпой, поневоле засмотрелся на представление — хьор-мастера Нодаба свое дело знали… Но, наконец, ударили барабаны; распахнулись парадные двери — являя публике хозяев праздника. Леди-канцлер Анна Нодаб и ее брат ксен-лорд Милт Нодаб вышли к гостям.
По толпе пронесся шепот: где-то восторженный, где-то вопрошающий, где-то насмешливый.
— Интересно они смотрятся!
— Думаешь, в самом деле?..
— Стыда не знают! А ведь он женат.
— Всем лучше, что Анна не торопится замуж.
— Она все больше похоже на отца.
— А Милт не очень-то. Они правда брат с сестрой?
— Теперь уж не узнаешь наверняка…
— Да поговаривают, что не с братом она….
Шептуны заметили Иргиса и поспешили замолчать.
Анна Нодаб спускалась по ступеням, легко опираясь на локоть старшего брата и высоко держа голову — прекрасная, как всегда, вне зависимости от обстоятельств и нарядов. Бело-зеленая мантия канцлера шла ей не меньше, чем самое роскошное платье… И лишь немногим меньше, чем его отсутствие.
Милт Нодаб шел рядом. Худощавый, с тонкими чертами лица, в которых, вопреки досужей болтовне, вполне ясно читалось фамильное сходство — он был из тех мужчин, что красивы лишь на портретах. Двигался Милт с болезненной неловкостью, неуклюже, будто раненый, недавно вставший с постели. От всей его фигуры, манер, голоса — веяло восковой безжизненностью. За глаза его часто называли «веревочным человечком» — в равной мере из-за дерганных движений и за прогремевшие на весь остров казни. Первого человека по его навету лорд-отец повесил, когда Милту было всего девять. А после смерти отца, за четыре года регентства — до совершеннолетия Анны — Милт при поддержке сторонников перевешал половину родни и множество видных нодабцев. Вешать, по справедливости, было за что, хотя оглашенная причина часто не соответствовала настоящей; дерганный мальчишка оказался на удивление хорошим правителем. И честным — в положенный срок уступив трон сестре, он занял место ксэн-лорда и продолжил начатое. Его не любили, ни знать, ни простонародье: слишком масштабными и бескомпромиссными были чистки, слишком сам он был… не такой: ненормальный, странный, в иные моменты показывающий пугающее сходство с беднягами, запертыми в домах призрения для умалишенных. Сплетням по поводу плотских отношений брата и сестры не было конца: Милт был женат, но супругу с детьми давно выслал в загородное имение — что только преумножало кривотолки. Совершенно, впрочем, беспочвенные: что-что, а это Иргис знал доподлинно.
Они прошли мимо: Анна с приветливой улыбкой строгой, но гостеприимной хозяйки, и Милт — с отсутствующим выражением лица.
Крупные, глубоко посаженные серо-голубые им обоим достались от покойного лорда-отца, — но если у Анны это были глубокие озера, отражавшие небо, то у Милта — холодные, бесцветные лужи.
— Бедная леди Анна, и как она с ним рядом? Да такой убьет — не заметит, — зашептала соседке безвкусно расфуфыренная дама.
— От одного взгляда аж жуть берет! — соседка охотно поддержала тему.
— На редкость бестолковое заблуждение, — насмешливо прошептал Раджевич, наклонившись к Иргису. — У самой жестокой убийцы на Шине взгляд был на понимающий и добрый, не так ли, командор?
«Мы оба это знаем, — зло подумал Иргис. — А вот чего я не знаю, но хотел бы знать — зачем твои люди подсунули мне словарь, а теперь ты тут поминаешь Поводыря вслух, при всех? Если сомневаешься в ее смерти — так это к Вэлу; ради призраков он и тебе пожмет руку».
— Вам виднее, Ян-гьон: вы лучше моего разбираетесь в доброте и понимании, — в тон ответил Иргис. Он ожидал, что Раджевич так или иначе отреагирует шпильку, но тот не стал развивать тему.
Церемония шла своим чередом. Анна и Милт поднялись обратно на лестницу, произнесли одну на двоих приветственную речь, к окончанию которой, как раз, стемнело. С разных концов площади и по всему городу в воздух поднялись начиненные хьорхи аэростаты.
— …поэтому сейчас, в пору катастроф и неурожаев, нам всем необходимо, — голос леди Анны через усилители разносился по площади, — искать пути взаимопонимания. В том воля Солнцеликого, в том воля людей Нодаба, людей Шина, наша общая воля!
Грянула музыка, вновь ударили барабаны — и в их грохот вливались хлопки фейерверков. Небо расцвело огнями — желтыми, синими, зелеными, красными, белыми… Лепестки пламени неслись к земле, но, не долетая, гасли.