Когда он проезжал мимо, Хоно постарался получше его рассмотреть, о чем сразу же пожалел. Вероятно, этот человек бандитом не был, но именно так себе Хоно их раньше и представлял.
— Скорее наоборот, — хмыкнул Собачник, когда Хоно высказал это вслух. — Тот, с кем мы обменивались любезностями — большая шишка в Верховной службе по особым поручениям и правая рука самого Крысолова-Раджевича, Кеман Карлен. Мы с ним, считай, приятели, так что забудь.
— Только он не «возвращается», а удирает из Сантена. Быстро удирает: еще чуть-чуть, и загонит лошадей, — мрачно сказал магистр. — А мы едем в противоположную сторону, поэтому скоро доподлинно узнаем — от чего он так бежит. Да?
— Раз он удирает именно по этой дороге, значит, в Приозерье все в порядке, — возразил жрец. — В центре Галша, в близи Сантена и на новом тракте — там сейчас лучше не появляться. Но нам туда и не надо.
Жрец старался держаться непринужденно, однако было заметно — встреча и разговор его обеспокоили. Даже всегда жизнерадостный пес, отзываясь на настроение хозяина, выглядел огорченным.
Дорога расходилась в три стороны. Собачник свернул направо — туда, где в засохшей грязи было больше всего следов, человеческих и лошадиных. Среди кривых и вытянутых, высоких и низких, живых и мертвых деревьев росли безликие гохно, будто бы настороженно наблюдавших за дорогой.
— Остановитесь и поднимите руки, — скомандовал Собачник.
— Это еще зачем? — недовольно спросил магистр.
— Условный знак, что мы знаем, на чью территорию едем, и едем с мирными намерениями. До стоянки еще миль десять, но в лесу наверняка выставлен дозор.
И точно — дозорных Хоно не разглядел, но уловил между деревьев какое-то движение.
— А что они будут делать, если не?…
— Возьмут нас в кольцо и отведут на стоянку. Но я предпочел бы попасть туда не в ночи под стражей, а с утра и сам. Для них это нечто вроде правил хорошего тона… Так мы скорее договоримся.
— Оставлять гостей на ночь в лесу — хороший тон? Все у бродяг через одно место, — пробурчал под нос магистр, но руки поднял.
Ная, как обычно, полезла с вопросами, и Собачник начал путанно объяснять, что к чему. По его словам выходило, что здесь очень хорошие земли: озеро с чистой водой и жирной рыбой, лес для охоты и строительства. Но Галшанские лорды когда-то давно отдали их под зимнюю стоянку одному из крупнейших кланов бродяг не без умысла: за это бродяги помогали правителям в торговле и заготовке леса. И не позволяли здесь селиться беженцам. А год назад Приозерское содружество заключило союз с другим большим бродяжьим кланом, «кланом Тихого», с которым жреца связывали какие-то давние дела, и который, по его уверению, будет рад принять беглецов.
Про то, зачем был нужен союз между бродягами и что он значил, Хоно уже не слушал — надоело, и мысли перескочили от рассказа Собачника к их долгому путешествию, подходившему к концу, и самому жрецу. Который уже раз: хоть Хоно и старался жить настоящим — сложно не думать о том, от кого зависит жизнь, тем более, если у сестренки только любопытство да ветер в голове. Ная на днях болтала про страх и тому подобное, что являлось, в понимании Хоно, совершеннейшей чушью, но все же Собачник, каким бы и кем бы он там ни был — человеком, астши, демоном, добрым, злым — вел себя странно и непоследовательно. Иногда охотно рассказывал и объяснял, даже когда его не спрашивали, причем такие вещи, которых, как подозревал Хоно, ученые — и те не знали. А иногда — отмалчивался или отсылал к магистру с самыми простыми вопросами. Частенько вообще вел себя, как слабоумный. Сегодня едва узнал давнего знакомого, хотя рябого Кемана с разрезанной губой Хоно опознал бы за сто шагов — уж очень неприятно тот выглядел. Да как вообще можно было его не узнать?
«Не понимаю», — Хоно посмотрел на широкую спину, маячившую впереди.
И на едва различимый в сумерках след от тренировочной палки на плече жреца.
Когда Собачник вдруг согласился его немного подучить на стоянках, он удивился и обрадовался — тяжеловато вместо отдыха, но какие-никакие, а полезный опыт и развлечение. Хоно мало понимал в фехтовании, но на кулаках у него неплохо получалось драться — у старшего брата — да будет счастливым его перерождение! — всегда выигрывал, хоть тот и был тяжелее. Жрец, кроме того, был умел и силен, однако в шуточных поединках двигался как-то чудно… Далеко отступал от обманных ударов, упускал возможности для контратаки. Поэтому Хоно иногда — очень редко, но все же — его «доставал». Казалось бы, все объяснялось легко, тем, что жрец просто поддается… Но — нет: у кого-то Хоно такую чудную манеру двигаться уже видел, правда, не мог припомнить, где и когда.