— Ты, конечно, вправе мне не верить, и говорить, с кем хочешь, — сказал Лин. — Но на жреца я бы не советовал рассчитывать. Ему мало дело до вас, и тем более нет дела до меня.
— Вот и посмотрим. — Ная упрямо сжала губы.
— Ладно… — Лин растерялся от такого напора. — Делай, что считаешь нужным. Но…
— Обидно, что ты мне… нам врешь, Лин-гьон. — Голос девушки дрогнул. — Даже ты.
Боль хлестнула по спине, сжалась пружиной где-то между лопаток.
«Слушай и запоминай, магистр. Даже тем, кто хочет помочь тебе, кому ты сам хочешь помочь, кто тебе… дорог, да, дорог, — ты делаешь только хуже».
Хотелось взвыть, но Лин как-то сдержался. Нужно было объясниться, исправить ситуацию — не зря же Солнцеликий приучил людей к полуправде.
— Великое пламя, Ная, да не вру я, — сказал он с преувеличенной обидой. — Ничего особенного не случилось. В детстве немного повредил спину, с тех пор она иногда ноет от сырости… Неприятно, но я привык; да и толку с жалоб. Ну что? Теперь ты мне веришь?
— Как скажешь, Лин-гьон.
— Ну, уже хоть что-то! А еще лучше будет, если ты все-таки начнешь звать меня просто по имени, — в этом пожелании Лин был совершенно искренен. Накушался за жизнь почтительности — век бы не слышать.
— Хорошо, — кивнула Ная. Она все равно выглядела подавленной — сидела, ссутулившись, смотрела прямо перед собой, в соседскую стену.
Лин молча обругал себя последними словами.
— Ная… Я что, правда сильно тебя обидел?
Она покачала головой:
— Нет, что ты! Любой имеет право на секреты. Просто… грустно. Мы дома никогда за столом вот так вместе с гостями не собирались. Тяжело смотреть.
Лин вздрогнул. Пружина внутри распрямилась, ударила в грудь — и исчезла, оставив после себя кошмарную, тянущую пустоту.
— Отчим Фарга не любил гостей. А теперь мы… — Ная помолчала. — Мы уже никогда больше не соберемся: умер старший брат, и отчем тоже умер, дом сгорел, нас с Хо несет куда-то, как ветром листья. Если бы не старик Далт, если бы не Собачник и не ты — давно отправились бы на перерождение, вслед за братом. Я понимаю, это нормально… Но все равно грустно.
«Волей Солнцеликого, замолчи! — взмолился про себя Лин. — „Нормально“? Что ты такое говоришь?!»
— У Витольда хорошо, но… Не хочу пока возвращаться в дом. — Ная взглянула просительно. — Если я тебе не мешаю, можно я еще тут побуду, Лин-гьон… Лин.
Она = улыбалась — спокойно, тепло и горько. Глаза влажно поблескивали на худом лице.
— Если я помешала, извини, я…
Лин обнял ее — осторожно, страшась напугать, навредить, совсем расстроить:
— Нет ничего нормального в том, что вы с Хоно потеряли родной дом, — прошептал он. К горлу подступил жгучий комок. — В том, что вы жили дома, как чужие люди — ничего нормального нет! Но у тебя есть настоящее. Есть будущее. Тут, в Приозерье, хорошие люди… Они помогут. Вы не останетесь одни.
Ная не отстранилась, не расплакалась — только перехватила его ладонь на плече и крепко сжала пальцы.
— Спасибо, что поехал с нами… Пусть мне иногда сложно тебя понять, но ты тоже хороший человек, Лин. Без тебя нам с братом было бы гораздо тяжелее. Не хочу думать, что ты скоро уедешь.
Лин крепче обнял ее. Слова застревали в горле, но это было и к лучшему — иначе он мог бы наболтать лишнего.
Гостеприимство бродяг заставляло скрипеть зубами. На очереди была баня, и избежать этого не было никакой возможности. Вымыться хотелось, и боли от пара обычно уменьшались — но если б только можно было, как в Ордене, уехать под каким-нибудь естественным предлогом на полдня-на день и после попасть в парилку одному!
Да тени с ней, с парилкой, сошло бы и озеро. Однако такого предлога Лин придумать не смог, а просто отказаться не решился: еще сочтут за ненормального.
Несколько счастливых мгновений он надеялся, что обойдется — внутри бани было темно, как в колодце: свет через затянутое бычьим пузырем единственно окошко почти не проникал. Но Витольд, пожелавший составить гостям компанию, все надежды сразу же развеял:
— Магистр Валб, вас не затруднит сделать какой-нибудь светильник? Я-то привык, но на свету всяко удобней будет.
Первым порывом было соврать, что, увы, затруднит, но Собачник и Хоно в такую чушь бы ни за что не поверили…
Лин сотворил слабое хьорхи. Закрепил его подальше от людей, над раскаленными камнями — и все равно вокруг стало слишком много света.
Хоно был слишком поглощен самим собой, а жрец неожиданно оказался достаточно тактичен для того, чтобы промолчать. Но еще оставался, тени его забери, Витольд, и он с нескрываемым удивлением искоса разглядывал исчерченную глубокими шрамами спину.