Удача был положительно на его стороне — дребезжащий трамвай, как по заказу, появился буквально через минуту. Гриша нащупал студенческий на всякий пожарный, дождался, пока откроются двери, и запрыгнул в полупустой трамвай. Первое, на что наткнулся его взгляд, был аппарат с билетиками. Таких он уже давным-давно не встречал. Под стеклянной поверхностью крышки аппарата на широкой резиновой ленте лежали копейки советского образца, а сбоку торчал кусок ленты. Казалось, кроме Гриши, никого не удивляет присутствие этого раритетного чудища. Более того, один из вошедших пассажиров невозмутимо кинул трехкопеечную монету в аппарат и ручкой «выкрутил» себе один из таких билетиков. Вот тут-то по Гришиной спине снова пробежал неприятный холодок. Неожиданно сотни деталей последних часов слились воедино и строем двинулись на его мозг. Мысли о Галке испуганно съежились и отступили на какой-то далекий второй план. Тишина в кинозале вдруг объяснилась непривычным отсутствием звуков мобильных телефонов. Затем всплыл странный бородач с баками, «оговорка» ведущего про «советского зрителя», а следом давно забытое обращение «товарищ!», произнесенное слишком молодой для подобного атавизма билетершей. Гриша почти физически ощутил шевеление волос на голове.
— Спокойствие, только спокойствие, — сказал он сам себе, сглотнув комок в горле.
Но какое уж тут, к черту, спокойствие?
Метнулся к окнам трамвая и стал жадно разглядывать пробегающий мимо летний пейзаж. Первое, что бросилось в глаза, — это отсутствие какой-либо рекламы. Второе — люди. Они были одеты НЕ ТАК!
— Стоп, — воспротивился практичный разум, — а как они должны быть одеты?
— Не так, и все! — гаркнуло в ответ подсознание, и этот наглый ответ был, увы, убедительнее всех прочих доводов.
Дальше в Гришиной голове начался подлинный сумбур. В спор между голосом разума и голосом интуиции влезли еще какие-то голоса. Один, особенно омерзительно писклявый, видимо, отвечавший за настроение и душевное состояние, начал визжать, что все пропало, жизнь пришла к логическому финалу, надо кончать с этим позором, а именно сигануть в окно, да и дело с концом. Тут все голоса заверещали одновременно, перебивая и споря друг с другом. Они то тыкали, то выкали, то вообще говорили от первого лица.
— Надо спросить у кого-нибудь…
— Что спросить?
— Не знаю… какой год, например?
— Ну и что это даст?
— По крайней мере, буду хоть в чем-то уверен.
— А, может, просто домой поехать?
— А он есть?
— А когда это началось?
— Что?
— Сумасшествие.
— А кто сказал, что это сумасшествие?
— Стоп-стоп! Заткнитесь все! Может, я сплю?
— Ага. Ты еще ущипни себя, как в плохих комедиях. Детсад!
— Стоп. А ведь с того времени, как я получил смс от Костика, мне никто не писал и не звонил на мобильный.
— А тебе так часто пишут?
— А когда это было?
— Да все тогда же… Я вышел из метро, потом смс, потом кино…
— Стоп. А потом был долгий проход по катакомбам «Иллюзиона»!
— Точно!
— Что «точно»? Ты вышел не в том времени, что ли?
— Слушай, а может, это просто кино снимают?
— А где камеры?
— Тогда телевизионный розыгрыш.
— Не похоже.
— Бросайся под трамвай! — заверещал голос душевного состояния. — Если это сон, то ты проснешься!
— Я не могу броситься под трамвай, потому что я в нем еду.
— Значит, выйди и бросься!
— Заткнитесь все!!! — закричал голос разума. — А если это не сон?!
В эту секунду трамвай заскрежетал дисками колес и остановился напротив «Новокузнецкой». Гриша пулей вылетел в распахнутые двери и понесся к метро, стараясь не поднимать глаза на окружавшую действительность, словно она была заразной. Мимо телефонных будок с дисковыми телефонами, мимо аппаратов с газированной водой, мимо пивного ларька с надписью «Пива нет», накорябанной на куске картона… Мимо… мимо… Но, влетев в прохладу вестибюля метро, он понял, что худшие опасения подтвердились — со стен трофейными головами убитых динозавров на него смотрели допотопные разменные аппараты с отверстиями для 15– и 20-копеечных монет, а из их чрева вываливались тяжелые пятаки, которые пассажиры кидали в узкую щель мигающих то белым, то красным глазком турникетов. В общем, мимо шли не так одетые люди и кидали неправильные деньги в неправильные аппараты. И вокруг бурлила не-пра-виль-ная жизнь.
Гриша зажмурился и закрыл ладонями уши.
— Спокойно, — сказал он себе, сжав зубы. — Тут два варианта — либо махнуть домой до Белорусской, либо… либо вернуться назад к «Иллюзиону».
— Товарищ! Э-эй, молодой человек, вам плохо?
Гриша открыл глаза. На него участливо смотрела невысокая девушка с самодельной джинсовой сумочкой через плечо, на которой бисером было вышито «Sveta».
— Мне? — спросил Гриша и глянул по сторонам. — Да. То есть нет. То есть то, что нехорошо — это точно. Извините, девушка, не знаю вашего имени, видимо (он посмотрел на сумку), Света… а как мне лучше проехать до… эээ… Тверской… то есть Горьковской?
На последнем слове он сделал особенный упор. Вопрос девушку не смутил, и она четко ответила: «Проедете площадь Свердлова и выйдете на следующей».
Гриша тихо застонал и даже покачнулся.
— Да это близко, — испуганно затараторила девушка. — Всего пять-шесть минут.
— Нет, — сказал Гриша, — это дальше, чем вам кажется.
Света пожала плечами и прошла через турникет, бросив в щель увесистый пятак.
Гриша же стоял, замерев, словно был статуей будущего строителя капитализма посреди коммунистического рая. Но вскоре оцепенение спало, и он выбежал на улицу. Там, отойдя в тень ветвистого тополя, достал мобильный. Сигнала, естественно, не было, смс не проходили. Только сейчас Гриша заметил, что на улице не было иномарок — сплошные «волги», «жигули» и «москвичи». Он посидел минуту в раздумье, а затем рванул к трамвайным путям и дальше, в сторону Котельнической набережной. Расстояние, которое он на трамвае проехал за шесть минут, сейчас было покрыто пешком примерно за то же время. Правда, на сей раз минуты показались вечностью. Когда же, обливаясь потом, подбежал к «Иллюзиону», то растерянно замер — на дверях красовалась табличка «Закрыто».
Что «закрыто»? От кого «закрыто»? На сколько «закрыто»? Никаких объяснений. Закрыто, и все. Гриша начал было стучаться то в главную дверь, то в дверь кассы — нулевой результат. Может, разбить стекло и влезть? Успею убежать по коридору. А если не успею — там же тоже дверь.
— Стоп! — сказал он сам себе. — Кончай изображать алкоголика у закрытого ларька. Еще не хватало, чтоб вызвали милицию. Вот уж будет потеха! Паспорт у тебя российский. Мобильный телефон в кармане. Деньги непонятные. Сразу ясно — шпион. Ох, черт! Еще и доллар железный в кошельке на память!
Доллар когда-то подарила ему Галка, вернувшись из гастрольной поездки с ансамблем в Америку.
— Так. Главное — взять себя в руки и продумать план действий, — подумал он, глянув исподлобья по сторонам — слава богу, зеваки разошлись. — Так… первым делом надо выяснить, какой год… Потом…
Что делать потом, оставалось за гранью понимания. Можно было бы, конечно, поехать домой, но маловероятно, что на Белорусской время идет иначе, чем здесь. А значит, ему откроют дверь чужие люди, и что?
Все в том же странном оцепенении Гриша побрел к Китай-городу. Смотрел исключительно под ноги. Так, он считал, больше шансов не свихнуться окончательно. Асфальт, он и есть асфальт. Не меняется. По крайней мере, в России. Но, проходя по Солянке, Гриша невольно обратил внимание на окно на первом этаже. Оно было распахнуто настежь, а на подоконнике сидела кошка и увлеченно грызла рыбью голову, заботливо положенную кем-то на газету.
Гриша посмотрел по сторонам — не видит ли кто, а затем подкрался к окну и согнал кошку. Та, пронзительно мяукнув, свалилась внутрь квартиры. Гриша брезгливо смахнул рыбью голову и вытянул газету. На титульной странице, где красовалось название издания — «Московский коммунист», стояла дата. 1952 год. «Значит, Сталин еще не умер», — подумал Гриша, и внутри у него как будто что-то оборвалось и понеслось вниз, как сорвавшийся лифт на дно шахты. Но лифт неожиданно дернулся и замер.