С ребенком ехала молодая няня, которую трудности дальнего пути нисколько не смущали. Ее звали Феней, еще никто не звал ее по отчеству. С осени она жила у Шелгуновых, а раньше - в сотне верст от Петербурга, в деревне Подолье, возле этой деревни было маленькое имение Михаэлисов. Феня прекрасно умела обращаться с ребенком и вообще все умела делать по дому, без нее Людмила Петровна была как без рук.
В Казани задержались, чтобы купить тарантас,- лучшие тарантасы, считалось, изготавляются и в Казани. Еще в Петербурге сведущие люди советовали Шелгунову обзавестись собственным тарантасом, поскольку он едет не один: на сибирских дорогах удобная повозка может найтись не везде. Итак, он купил тарантас, оплатил его переправу по Волге и Каме, на барке, в Пермь, и ему обещали, что за десять дней тарантас будет доставлен.
От Казани пароход шел до устья Камы и далее вверх по Каме одиннадцать дней. Конечно, если бы Шелгунов отправился в дорогу один, он гораздо быстрее добрался бы до Перми в обыкновенной почтовой карсте. Однако с двумя женщинами и ребенком должен был предпочесть удобные каюты на пароходе и более медленный речной путь.
По берегам Камы тянулись неприветливые хвойные леса, над водой по утрам стлался туман, веяло прохладой и сыростью. На пристанях деревенские бабы грузили на борт парохода дрова, и матросы кидали их в кочегарку.
В Перми на пристани Шелгунов узнал, что его тарантас еще не прибыл. Пришлось в этом городе задержаться и снять номер в гостинице. Четыре дня прошло в ожидании тарантаса. Каждый день Шелгунов ходил на пристань и видел, как сотни две женщин таскали на спине мешки - они перегружали соль с барки на соляной склад возле пристани. Эти несчастные женщины оказались каторжными, за ними надзирали солдаты... В городе, мертвенно-тихом, улицы были пустынны, на редких прохожих лаяли из-под ворот собаки, у заборов куры разгребали пыль. И здесь можно было встретить каторжных: каждое утро они брели мимо гостиницы, бряцая цепями, и каждый вечер бряцание цепей под окнами повторялось - каторжные возвращались в острог.
Наконец прибыл на пристань долгожданный тарантас. Шелгунов уже пожалел, что приобрел его в Казани,- после того, как выяснил, что точно такой же казанский тарантас можно купить здесь, в Перми.
В гостинице Шелгунова предупредили, что по дороге к Уралу «шалят», ночью ехать опасно, особенно за Кунгуром. Случается, воры незаметно разрезают сзади кожу на тарантасе и вытаскивают пожитки проезжающих.
Но не поворачивать же было обратно. Наняли ямщика с лошадьми и утром двинулись.
Дорога за Пермью стала испытанием для нового тарантаса: ухабы, колдобины, камни и несусветная грязь. Колеса вязли в грязи по ступицу. А по сторонам уже зарастали травой кучи песку, завезенного для починки дороги бог знает когда. Чинить ее, как видно, никто не торопился. Тем не менее дорогу эту ямщик называл «лаженной» - ее, значит, все же ладили, да, наверно, давно. «Здесь дорога худа,- говорил ямщик,- а в Тобольской губернии еще хуже будет».
К вечеру, когда стало сморкаться и желтый закат опустился за чертим лесом, добрались до Кунгура, где решили заночевать. Остановились на почтовой станции. Ямщик распряг лошадей. Поблизости, у дороги, увидели второй, на протяжении сотни верст за Пермью, «этап» - огражденные бревенчатым частоколом избы для ночлега тех, кого по этой дороге гнали большими и малыми партиями в ссылку или на каторгу.
На другой день остановились на одной из станций, откуда уже виднелась гряда Уральских гор. Почти следом подъехал возок с двумя жандармами и одним арестантом. Откуда? Из Петербурга, политического везут в кандалах. Шелгунов подошел и узнал, что арестанта зовут Владимир Обручев,- об этом молодом человеке он слышал добрые слова от Чернышевского. Обручев был арестован еще в октябре. Арестован за распространение подпольного революционного листка «Великорус» - этот листок Шелгунов читал, но поначалу не знал, что к его изданию причастен Обручев. И познакомиться им прежде не довелось. Теперь вот, в таких невеселых обстоятельствах, познакомились. Обручев хмуро сказал, что его осудили на три годи каторги, сейчас, везут в тобольский острог, а куда потом - неизвестно... Жандармы на станции не задерживались, времени для разговора не было. Шелгунов торопливо сказал Обручеву, что проездом тоже будет в Тобольске и постарается навестить его в остроге. Обручева увезли.
Дальше дорога долго поднималась в гору. Там, где уже кончился подъем и начинался спуск, увидели мраморный столб. Остановились. На одной стороне столба, огороженного чугунной оградой, была выбита надпись «Европа», на другой - «Азия». Рядом, в избушке, в полном уединении жил сторож. И за охрану столба, должно быть, жалованье получал.