Так что Европа осталась позади... Скоро осталась позади и Пермская губерния. Началась Тобольская. Дорога стала такой, что хуже, кажется, не бывает. Через бесконечные болота и чахлый березняк тут проложили бревенчатую гать. Бревна были выложены поперек дороги, ехать приходилось медленно, и все равно тарантас так трясло, что кровь приливала к голове и шумело в ушах. Ребенок плакал, его все время приходилось держать на руках, на сиденье положить - невозможно из-за тряски, и так - почти до самой Тюмени.
С Тюмени начиналась Сибирь. Город поразил множеством нищих, они буквально висли на подножках тарантаса. Постоялый двор, где пришлось остановиться, ужаснул мириадами клопов. Хлеб в Тюмени продавался хоть и пшеничный, но скверный, кислый. Здесь говорили, что и по всей Сибири хлеб такой. К нему привыкли, другого не знают.
Выяснилось, что из Тюмени пароход до Томска - вниз по Иртышу и затем вверх по Оби - отправляется не по расписанию, а по мере того, как подбираются грузы и пассажиры. От Тюмени до Томска - пятнадцать - двадцать дней. Но если можно за пятнадцать, почему иногда выходит двадцать? А это в зависимости от погоды и прочих обстоятельств... И вообще тут не привыкли спешить. В тарантасе по сухопутью до Томска, через Омск, Шелгунов добрался бы вдвое быстрее, но для женщин и ребенка гораздо удобнее каюта на пароходе...
Пароход тащил за собой на канате барку, за место на барке пассажир платил от десяти до двадцати пяти рублей, за отдельную каюту на пароходе - сто. Шелгунову надо было заплатить еще за тарантас, погруженный на барку. Запасся он в Тюмени провизией. Его предупредили, что в пути, на стоянках, трудно будет купить какую-нибудь еду.
Повар на пароходе, как убедились в первый же день, умел готовить только так называемые сибирские щи - то есть овсяную похлебку, в которую добавлялось немного квашеной капусты. Притом он вообще не имел обыкновения мыть посуду, видимо просто не понимая, зачем это нужно. И с первого дня пришлось поручить Фене отдельно готовить еду на камбузе.
Но берегам Иртыша, среди бескрайних лесов, деревни были редки, и пароход причаливал не часто - главным образом для того, чтобы матросы могли спилить на берегу несколько деревьев и нарубить дров для пароходной топки.
Наконец увидели издали белые колокольни церквей над высоким зеленым откосом - губернский город Тобольск. С борта парохода полюбовались - такая красота...
Когда пароход причалил, Шелгуновы быстро сошли на берег. Людмила Петровна по петербургской привычке захватила с собой зонтик, и на берегу мужики и бабы смотрели на раскрытый зонтик с недоумением. Шелгунов спросил, как пройти к полицейскому управлению,- ему показали.
Он застал полицмейстера у себя. Представился как отставной полковник лесного ведомства, путешествующий по Сибири с целью написать, о ней ученые статьи. Поэтому он просит разрешении осмотреть тобольский острог. Полицмейстер разрешил, по при этом заметил, что посещающих острог он обязан сопровождать. Отказаться от сопровождения было невозможно, отправились вместе.
В ограде острога, за частоколом, увидели деревянное строение, как бы флигель, именовалось оно «дворянской половиной». В одной из камер «дворянской половины» был заперт новоприбывший Обручев. Они смогли увидеть его здесь. Он был раскопан, кандалы его брошены на пол, под койку. В зарешеченное окошко под потолком светило солнце, отражаясь па беленой стене. На столике Шелгунов увидел раскрытую книгу в красном переплете - Обручев читал по-английски Шекспира. Три тома сочинений Шекспира были прощальным подарком Чернышевского, этот подарок Обручев увез с собой на каторгу.
Когда Николай Васильевич и Людмила Петровна вошли в тесную камеру, полицмейстер вынужден был остаться в коридоре, у двери,- вчетвером в камере было бы слишком тесно, не повернуться. Шелгунов - так, чтобы не видел полицмейстер,- приветственно улыбнулся Обручеву, задал ему несколько общих вопросов как незнакомцу, положил несколько ассигнаций в раскрытую книгу, захлопнул ее, взглядом просил не возражать и сказал вполголоса: «Когда-нибудь отдадите...» Ободрил его, как умел, и только присутствие полицмейстера за спиной не позволило Шелгунову обнять молодого человека на прощанье.
Когда вернулись на пароход, Людмила Петровна спохватилась: она забыла в полицейском управлении зонтик. Николай Васильевич усмехнулся и сказал ей, что расстраиваться не стоит: бог с ним, с зонтиком.