Шелгунов начал читать и увидел, что стихи у Молчанова - чрезвычайно слабые. Но пожалел он ссыльного стихотворца, не сказал напрямик, что все это никуда не годится. Деликатно заметил, что современная читающая публика предпочитает прозу, почти никто не интересуется стихами, так что вряд ли возможно вот это издать... Молчанова явно утешил даже такой уклончивый ответ: настолько он не был избалован вниманием, настолько, должно быть, истерзан неизменным пренебрежением, что достаточно было стихи его не ругать, чтобы он воспрянул духом. Он признался, что и здесь продолжает сочинять. У него есть готовый план поэмы. Называется поэма - «Искупление».
- У меня уже готово начало, я нам прочитаю, - торопливо сказал Молчанов и, но дожидаясь согласия открыл тетрадь.
Он стал читать написанное - медленно, торжественным басом. Он пересказывал, рифмуя кое-как, известные события, что предшествовали рождению Христа. Кончив чтение, сказал, уже слегка охрипнув:
- После этого я изложу рождение искупителя, его жизнь, смерть, историю первых веков христианства, потом перейду к святому Владимиру и крещению Руси Наконец, дойду до наших времен...
Он явно не сознавал, что его поэма никакими достоинствами не обладает.
В другой раз он пришел и сумрачно сказал, что у него нет денег даже на почтовые расходы, а он хотел бы отослать подготовленный сборник стихотворений прежним друзьям в Петербург. От этих друзей не было ни слуху ни духу лет двадцать, однако он не сомневался, что почтовый пакет найдет их по старому адресу
Шелгунов посочувствовал и дал ему небольшую сумму Молчанов благодарил. Затем достал из-за пазухи тетрадь, раскрыл и протянул Шелгунову - попросил прочесть новое стихотворение, последнее из написанных. Встал за плечом Николая Васильевича и стал следить, как он читает.
Стихотворение называлось «К моему другу». В нем сначала говорилось о том, что поэта никто не хочет признать, он совсем одинок на жизненном пути, но вот у поэта появился друг... Молчанов ткнул в эту строчку пальцем и пояснил, что нашел он друга в нем, Шелгунове...
На следующий день Молчанов пришел опять. Сказал:
- У меня есть вот...- и достал из кармана какую-то бумагу.
Это был лист большого формата, на нем, во всю ширину листа, написаны были стихи, а вверху, в виде виньетки, нарисован чернилами огромный глаз, как бы всевидящее око, - и лучи вокруг. Оказалось, Молчанов хочет посвятить это стихотворение государю-наследнику. Но достаточно ли хороши предлагаемые стихи, чтобы он, автор, мог позволить себе подобную смелость? И как лучше их отправить, чтобы они вернее могли дойти по назначению? Он просил Шелгунова откровенно высказать свое мнение, просил совета.
Шелгунов прочел и хотел было ответить со всей едкостью, что стихи эти Молчанов, конечно, может посвятить государю-наследнику: они для этого достаточно плохи. Но сдержался и сухо посоветовал представить стихотворение, что называется, по начальству, через исправника.
Молчанов почувствовал, как холодно отнесся Шелгунов к его жалкой попытке обратить на себя снисходительное внимание самодержавной власти. Ссыльный стихотворец стал оправдываться, говорить, что он тут погибает. Сколько он перетерпел!
- Беда ходит не по горам, лесам и болотам, а по людям! - горестно воскликнул Молчанов и стал жаловаться на судьбу, на то, что его не понимают, сравнивал себя с Еврипидом, Байроном и Пушкиным.
Шелгунов спросил, а за что он сослан? И Молчанов рассказал, что служил в департаменте, по службе своей столкнулся с жалобой раскольников на притеснения. Это было лет пятнадцать назад. Он вступился за тех, кто принес жалобу, и вот, за порицание мер, принимаемых правительством против раскольников, он был изгнан со службы, да еще обвинен в безнравственной жизни - и отправлен в монастырь замаливать свои грехи. Он содержался в монастыре... Рассказывал Молчанов бессвязно, и трудно было понять, как же он очутился теперь не в монастыре, а в ссылке.
Под конец он сказал, что сейчас меняет квартиру и попросил немного денег на переезд.
Назавтра Шелгунов проснулся рано утром, услышав, что в сенях кто-то разговаривает сам с собою. Это Молчанов явился ни свет ни заря. Шатаясь, вошел в комнату и сразу признался, что на деньги, выпрошенные на переезд, он вчера выпил, а сегодня спозаранок опохмелился. Он опустился на колени перед Шелгуновым, прося прощения, начал бормотать какие-то тексты из святого писания, стал просить, чтобы Шелгунов его прибил: