В Вологде многое сразу могло понравиться - и старый кремль, и тихие прямые улицы, обсаженные березами, и неширокая спокойная река в зеленых отлогих берегах, по которым ветвистые деревья спускались к воде.
Шелгунов снял квартиру в центральной части города, возле бульвара. Квартиру подыскал просторную - чтобы никому в семье друг друга не стеснять.
В Вологде Людмила Петровна повела, можно сказать, светскую жизнь, по вечерам у них теперь часто появлялись гости, новые знакомые. Николай Васильевич приобрел фортепьяно. А ему Людмила Петровна еще в Кадников привезла из Петербурга корнет-а-пистон, - он с детства играл на нескольких музыкальных инструментах - на фортепьяно, на скрипке, а лучше всего на корнете.
Но и в Вологде Шелгуновы жили как бы вместе и в то же время врозь. В сущности, они составляли две семьи: Николай Васильевич и Коля - одну, Людмила Петровна и Миша - другую,
В марте 1868 года в Вологде появился новый ссыльный, бывший петербургский студент Михаил Сажин Пришел к Шелгунову - познакомиться. Пригласил к себе. Сажин уже поступил домашним учителем в одну интеллигентную вологодскую семью, и платили ему тем, что предоставляли стол и квартиру.
Шелгунов посетил его. Сажин жил на окраине города, в доме на берегу реки Вологды, нанимал большой и светлый мезонин. За домом уже начинался лес.
Хозяин дома, Павел Степанович Летков, оказался начальником вологодского телеграфного отделения. Это был незаурядный, деятельный человек, занятый проведением телеграфных линий по всему русскому северу - в губерниях Вологодской, Архангельской и Костромской. Часто уезжал из дому, целыми днями не вылезал из тарантаса. В долгих зимних поездках он привык согреваться водкой, незаметно для себя пристрастился к алкоголю, это уже грозило бедой ему и его семье.
Шелгунов стал бывать у Летковых. С нежностью глядел на четырех девочек, которые вечерами сидели с одной свечкой и готовили уроки. Среди них обращала на себя внимание третья сестра, Катя, - она была вечно с книжкой и удивляла Шелгунова не по возрасту умными вопросами.
Мать считала своим долгом учить дочерей игре на фортепьяно. Однако музыкальностью никто в семье не отличался, и Шелгунов морщился, слыша, как девочки барабанят по клавишам, - они играли все какие-нибудь польки. Он с тревогой думал о том, что, если отец их сопьется - а дело к этому шло, - семья останется без средств к существованию, так что надо бы учить девочек полезному делу - например, шить. Он прямо сказал об этом жене Леткова. Такие разговоры она воспринимала страдальчески, ей ужасно хотелось видеть дочерей барышнями с дворянским воспитанием, найти им приличных женихов, и она гнала от себя мысли о том, что, быть может, им придется зарабатывать самим, своим трудом...
В доме Шелгуновых произошли перемены: вселился новый фактический муж Людмилы Петровны, некто Вольский Петр Станиславович. Николая Васильевича тревожило, как отнесутся к этому Коля и Миша, но мальчики отнеслись к переменам легко. Коля на малую привязанность к нему Людмилы Петровны отвечал такой же малой привязанностью. И не принимал он близко к сердцу ее поступки.
Людмила Петровна и Вольский не хотели задерживаться в Вологде. В начале мая они взяли с собой Мишу и уехали в Петербург. Коля, естественно, остался у Николая Васильевича.
Оставшись вдвоем с Колей, Шелгунов решил сменить квартиру. Перебрался в меньшую, в другой части города, в Заречье, на Архангельской улице.
Людмила Петровна, уезжая, взялась хлопотать в Петербурге о его переводе из Вологды в более теплые края. Взялась она также вести, если будет необходимо, деловые переговоры с Благосветловым.
Но вот она сообщила в письме, что Благосветлов при встрече сказал о нем, Шелгунове, «устал он» - в том смысле, что стал хуже писать. Однако из отправленного почти одновременно письма Благосветлова выходило, что, напротив, это Людмила Петровна ему сказала, что Николай Васильевич устал. Благосветлов написал: «Одна фраза устал он произвела на меня самое скверное впечатление».
Кому верить? Шелгунов более склонен был верить Благосветлову. Он написал Людмиле Петровне: «Письмо Б. меня раздражило против тебя». Зачем она выставила его усталым, то есть как бы уже неспособным на усердные труды?
Не хотелось и мысли допустить, что Благосветлову он может стать ненужным. Хотя отказался же издатель «Дела» от Писарева... Правда, это не означало что столь выдающегося критика он не ценил.
В июле Шелгунов прочел в очередном письме Благосветлова: «Печальная новость! Писарев утонул, то есть утопился, в душевно-расстроенном состоянии... Я знаю, что эта скверная новость неприятно отзовется в вашем сердце, как она отозвалась в моем. Но будем верить, что люди умирают, а идеи, честные и хорошие идеи, - живут».