Благосветлов после долгих задержек наконец прислал деньги полностью, и Шелгунов смог отделаться от горестной мысли, что издателю «Дела» он стал не нужен. «Я всегда был мучеником той мысли, что я никому не нужен»,- признавался он в письме к Людмиле Петровне. У него появилась бессонница, раньше он ее не знал.
Может, он и в самом деле стал хуже писать и в статьях своих монотонен, как его вологодская ссылка? Он глядел в окошко, на безлюдную улицу, где свистела вьюга и на снегу виднелись одни вороны, и чувствовал, что его существование на одном месте, словно на привязи, становится невмоготу.
По его просьбе Людмила Петровна в феврале 1869 года подала прошение о переводе мужа из Вологды в Тверь. Через месяц пришло позволение - но не в Тверь, а в Калугу. После четырех с лишним лет ссылки в Вологодской губернии...
«Еду хоть к черту на кулички, лишь бы не оставаться дольше в Вологде», - написал Шелгунов Людмиле Петровне.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В Калугу он приехал уже во второй половине мая 1869 года и решил квартиру в городе пока не снимать. Снял на лето дачу, то есть, попросту говоря, избу - возле речки, в двух верстах от города, на краю деревни Подзавалье. Рядом был великолепный сосновый бор.
В Подзавалье собрались вместе: Николай Васильевич с Колей и Людмила Петровна с Вольским и Мишей. Коля радовался, что наконец-то мама живет рядом, и Николай Васильевич ради Коли делал вид, что и он этим доволен.
Здесь, в Калужской губернии, летом было куда теплее, чем в Вологодской. Отогревались, можно сказать. Николай Васильевич каждый погожий день купался и учил плавать Колю.
Вскоре приехал сюда, чтобы повидаться с ним, Благосветлов. Внешне он несколько изменился за те годы, что они не виделись: погрузнел, поседел. Но так же щетинились его подстриженные усы, и характер не изменился - он был так же напорист и угловат.
Благосветлов только что вернулся из-за границы и рассказывал о своей поездке. Ездил он с определенной целью - попросить Александра Ивановича Герцена поддержать журнал «Дело» своим участием, выступить под псевдонимом или анонимно на страницах журнала. Ведь, начиная с конца прошлого года, Герцен уже поместил три своих заграничных очерка в петербургской газете «Неделя» - под псевдонимом, разумеется, но его своеобразный, неповторимый слог нельзя не узнать. Долгие годы представлялось, что печатать Герцена в России нет возможности, но вот выяснялось - есть! Благосветлов досадовал, что редакция «Недели» догадалась обратиться к Герцену раньше, чем он, издатель «Дела», и теперь возмечтал, говоря откровенно, переманить дорогого ему писателя в свой журнал. Посетил его в Женеве. И предложил максимальный гонорар - сто рублей с печатного листа за любые статьи, возможные по цензурным условиям. Герцен ответил, что сейчас у него для журнала ничего готового нет. но вообще он, конечно, рад возникшей возможности печататься в России.
Еще до своей поездки за границу Благосветлов написал Шелгунову «Я решился до последнего издыхания находиться на своей бреши: по крайней мере я последний упаду. Прошу вас об одном: помочь мне и поддержать меня». Шелгунов обещал. Теперь Благосветлов ему об этом обещании напомнил. И уехал в Петербург.
Почти следом за ним завернул в Калугу, по дороге на юг, издатель «Недели» Гайдебуров - бородатый, в очках, сильно лысеющий со лба. Он появился вместе с женой у Шелгунова на даче в отличие от Благосветлова показал себя человеком мягким, обходительным. Не предлагал напрямик махнуть рукой на благосветловский журнал, говорил только, что редакция «Недели» будет рада иметь Шелгунова своим постоянным сотрудником. Ведь нынче на страницах «Недели» печатается Герцен, авторитет газеты растет..
Шелгунов обещал подумать, но заметил, что он связан обещанием Благосветлову и поэтому должен в первую очередь писать для журнала «Дело» Распростился с Гайдебуровым дружески.
В середине августа Вольский, Людмила Петровна и Миша уехали с калужской дачи в Петербург. Николай Васильевич был втайне рад, что уехали. Вдвоем с Колей перебрался с дачи в Калугу.
Здесь его дни потекли однообразно, все новости приходили издалека.
Письма принесли известие о брате Людмилы Петровны Евгении Петровиче Михаэлисе. Из Тобольской губернии перевели его, ссыльного, на жительство в Семипалатинск, то есть южнее и вместе с тем еще дальше. О возвращении в Европейскую Россию он и не помышлял. В письме к матери, Евгении Егоровне, укорял её: «Для чего Вы хлопочете о дозволении мне вернуться и Россию!» Написал, что теперь ему нужна только свобода передвижения в пределах Сибири, так как в Петербург его не пустят, а прозябать в деревне Подолье под надзором полиции он не желает. Его легко было понять...