Как часть общей беды воспринял Шелгунов известие о смерти Николая Богдановича. Он умер в психиатрической больнице в Казани... А его младший брат Юрий Богданович был, как выяснилось, непосредственно причастен к подготовке цареубийства. Под именем купца Кобозева он завел сырную лавку на той самой Малой Садовой улице, по которой каждое воскресенье проезжал царь. Лавка помещалась в подвале, с окошками на уровне тротуара. Из этой лавки народовольцы вели подкоп под мостовую, заложили в подкоп динамит и готовились устроить взрыв, когда карета царя будет проезжать по Малой Садовой. В полдень 1 марта на угол Малой Садовой и Невского вышел Ланганс, он должен был дать сигнал товарищам о появлении кареты царя. Но царь на пути в Михайловский манеж неожиданно свернул с Невского не по Малой, а по Большой Садовой, взрывать динамит оказалось бессмысленно. Царь был убит бомбой, брошенной на Екатерининском канале. Там Богдановича не было, но, конечно, он должен был немедленно скрыться, и где теперь находился - неизвестно.
В апреле Шелгунов поехал в деревню Подолье - как бы к теще на пасху, на самом же деле. - увидеться с Машей Богданович и выразить ей свое глубокое сочувствие. Так рано осталась она без мужа, с двумя детьми... Двадцать пять лет он в Подолье не ездил, не любил эту скудную болотистую местность, и общество тещи Евгении Егоровны его не привлекало. Но теперь не съездить не мог.
С Николаевского вокзала он доехал на поезде до станции Колпино. Отсюда надо было добираться до Подолья на лошадях. Снег тут еще не стаял.
В доме Евгении Егоровны еще завешено было черной траурной материей большое зеркало, еще не прошло со дня смерти Николая Николаевича Богдановича сорок дней. Известие о смерти мужа оказалось для Маши не более тяжелым ударом, чем недавнее кошмарное известие о том, что он сошел с ума. И пусть ее дети никогда не узнают о его пребывании в психиатрической больнице! Пусть лучше думают, что он умер в тюрьме.
В Подолье все наводило на размышления самые невеселые. Уже по дороге сюда Шелгунова поразило отсутствие сколько-нибудь заметных перемен за минувшие двадцать пять лет. Жизнь тут как будто остановилась. Те же скверные дороги, та же грязь на почтовых станциях, те же стертые обои и тот же самый продранный клеенчатый диван у одного из станционных смотрителей. И такое же точно, как четверть столетия назад, объявление на стене - о том, что одному едущему полагается две лошади, двоим - тоже две, а если в распутицу - три.
В деревнях мужики стали, кажется, еще беднее, чем прежде. И никто из них его не спрашивал о газетных новостях. О цареубийстве тут знали по слухам, слышали о нем просто как о злодействе неизвестно ради чего. Мужики ни в коей мере не связывали своих надежд и чаяний с цареубийством, оно воспринималось ими как нечто их не касающееся. Лишний раз Шелгунов убеждался, что все мысли мужика - о хлебе насущном, вечная нужда не позволяет думать о чем-либо ином.
Он записывал - для своей новой статьи в «Дело»: «Все, что ни сработает крестьянин, все это от него увезется, а куда, кому, он и сам не знает. Весною начнет он пашню, осенью соберет хлеб и продаст его - хлеб уехал. Деньги, правда, лежат у мужика в кармане, но вот пришел сборщик земских, государственных и других податей - и деньги уехали, как и хлеб». Вот так, из года в год, всю свою жизнь, крутится мужик в нужде - и о чем же ему еще думать?..
Простился Шелгунов с Машей Богданович и поехал обратным путем - на санях до Колпина, в поезде до Петербурга. С Николаевского вокзала - домой.
Дома сразу накинулся на газеты. Свежие номера газеты «Русь», издаваемой в Москве известным славянофилом Иваном Сергеевичем Аксаковым, особенно задели за живое. Эта газета видела ныне спасение России и воображаемом религиозном пробуждении, а сам Аксаков утверждал: «Нам нужно покаяние, покаяние, так сказать, умственное...» Скажите на милость! Как будто наше покаяние что-то изменит, как будто люди не привыкли видеть в покаянии нечто преходящее: вчера совершили грех, сегодня покаялись, а завтра покаяние забудется, и все останется как было! Нет; надо всеми силами выбираться из этого застойного существования, нужны перемены радикальные...
Шелгунов немедленно взялся за ответную статью. Написал - и сразу поместил на страницах «Дела». С вынужденной по цензурным условиям сдержанностью выразил он свое возмущение: «...нужда повсюду полная и кромешная, а благочестивые люди, сотрудничеством которых пользуется г. Аксаков, - один предлагает молиться, другой предлагает проснуться, а сам г. Аксаков - покаяться и не производить никаких внутренних перемен!»