Редакцию посещал он теперь почти каждый день. Беседы здесь велись доверительные, откровенные. Знакомые приносили мрачные слухи о заточенных в крепость народовольцах, о яростной решимости правительства искоренить крамолу. Общая угнетенность надвигалась тенью на страницы журнала, отражалась в журнальных статьях. О нынешнем Петербурге Шелгунов написал Елене Ивановне в ноябре: «Он никогда еще не был таким задавленным». А 10 декабря в письме к ней с грустью признался: «Всякий день жду от Вас письма - и сегодня жду, и знаю, что не получу».
Бывали дни, когда вся жизнь ощущалась как ожидание чего-то неизвестного, ожидание томительное и, может быть, напрасное. Вспоминалось, как однажды Минаев сказал: Петербург - это город, который стоит у моря и ждет погоды.
К Коле по вечерам стали приходить его новые друзья по реальному училищу, серьезные юноши. Николай Васильевич не хотел стеснять их своим присутствием и, когда они собирались, уезжал из дому на весь вечер. Когда замечал, что кто-то из молодых людей хочет подать ему шубу, торопился надеть ее сам и говорил, что подавать ему шубу совсем не нужно. Он не позволял, чтобы за ним ухаживали, к этому не привык.
По средам, под вечер, он брал извозчика и отправлялся в ресторан гостиницы «Метрополь» - там, в отдельном кабинете, собирались литераторы и журналисты, настроенные непримиримо к самодержавию и сочувственно к «Народной воле». В их числе - Николай Константинович Михайловский, Константин Михайлович Станюкович, Николай Сергеевич Русанов. Иногда появлялся Глеб Иванович Успенский - когда приезжал в Петербург из своего деревенского уединения. Встречи свои они стали именовать литературными средами, хотя разговоры за столом велись не столько о литературе, сколько о политическом положении в стране. По меньшей мере раз в месяц на этих средах собирали деньги в фонд «Общества помощи политическим ссыльным и заключенным». Кажется, это было лишь другое название тайно существующего ныне Общества Красного Креста «Народной воли». В этом другом названии не упоминалось о «Народной воле» из соображений тактических, чтобы никого из тех, кто оказывает посильную помощь ссыльным и заключенным, не могли потом обвинить в помощи революционной организации.
В кругу друзей Шелгунова знали, что организатором Красного Креста «Народной воли» стал Юрий Богданович, которому удавалось дольше многих других ускользать от полиции, от ареста. Распорядителями фонда в Петербурге стали двое: публицист и сотрудник «Отечественных записок» Сергей Николаевич Кривенко и молодая учительница Софья Ермолаевна Усова.
Кривенко, внешне типичный южанин, черноволосый и кареглазый, был иконописно красив, и Михайловский однажды сказал ему: «Сереженька, ты икона, сорвавшаяся со стены». Жил Кривенко на Старом Невском, и, в первый раз зайдя к нему, Шелгунов удивился: в просторном кабинете много места занимали клетки с канарейками. Птичий щебет ничуть не мешал Сергею Николаевичу писать и читать.
Усова жила при городском училище на углу Обводного канала и Забалканского (до недавних пор Большого Царскосельского) проспекта. В «Обществе помощи» она взяла на себя обязанность - нет, миссию! - рассылать посылки по адресам, большей частью в Сибирь. Отправляла белье и теплые вещи - дома все это зашивала в холстину. И отвозила на почтамт. Добрая и сердечная женщина, она обращала на себя внимание своей красотой и статностью. И хотя чуточку косила, это ее не портило нисколько.
К большому огорчению Шелгунова, число подписчиков «Дела» заметно сократилось и на 1882 год. Журнал под редакцией Шелгунова перестал печатать развлекательные переводные романы и тем самым, как видно, не угодил большому числу читателей.
После смерти Благосветлова число подписчиков на 1880 год немного превысило шесть тысяч, и это был по тому времени хороший тираж, позволявший безубыточно вести журнал. По условиям договора с вдовой Благосветлова Шелгунов должен был отказаться от руководства журналом, если число подписчиков упадет и окажется меньше четырех с половиною тысяч. Это и произошло теперь. В марте он уступил руководство журналом Станюковичу.
По желанию Благосветловой и на ее средства был издан том сочинений (то есть, собственно, статей) ее покойного мужа. К этой книге Шелгунов написал предисловие. В предисловии щедро процитировал письма Благосветлова - те, что сохранились, - в них так четко рисовалась его кипучая натура, так остро ощущалось пережитое время... Жаль, что уже никто не прочтет писем Благосветлова, полученных Шелгуновым до апреля 1866 года, когда ради предосторожности (излишней, как позднее стало ясно) он их сжег. А лучше бы сохранил - и так уж слишком много написанного уничтожалось...